Черно-белый танец

– Конечно, Сеньку можно понять… Он же хотел как лучше!

– Что?! Что он хотел?! – взорвалась Настя. – Обеспечить семью он хотел – этими побрякушками?! Ты сама-то хоть понимаешь, что говоришь?!

Милка сникла:

– Ну, он, наверно, думал, что вы теперь на Бронную могли бы вернуться… Ты ж там прописана…

Настя прикрыла глаза и попросила:

– Уходи.

Милка облегченно вздохнула и поспешно покинула квартиру. Могла бы хоть сделать вид, что сострадает!

Но дело было не только в маме, и не только в Милке. В университете, куда Настя, чтобы хоть на время забыться, выбралась на следующий день, к ней подошел начальник курса.

– Анастасия, – строго сказал он. – От меня потребуют, чтобы характеристика на Челышева была соответствующей. Но я напишу то, что считаю нужным, и пусть меня за это хоть из партии исключают!

Начкурса выжидательно смотрел на Настю: видимо, ждал одобрения.

– Да пишите вы, что хотите! – воскликнула Настя. – Неужели вам не понятно – всем вам, идиотам, – что Сеня не убивал?! Не мог он убить – вы, дуболомы!

И она снова плакала, и дала отвести себя в медпункт, и пила валерьянку, совершенно не чувствуя отвратного вкуса…

К встрече со следователем Настя подготовилась основательно. Она должна драться за Сеньку, должна убедить его, доказать, что ее Арсенечка – не виноват! Но следователя Настин рассказ не впечатлил.

Она уверенно, как настоящий робот, перечислила все свои доводы: Сеня хорошо относился к деду… Сеня неплохо зарабатывал в своей газете, и на жизнь им вполне хватало… С Сеней они разговаривали в тот день по телефону – и его голос звучал абсолютно спокойно…

Следователь только кивал, и весь вид его демонстрировал: «Какую, девушка, вы несете чушь!»

Настя, волнуясь, выложила последний козырь:

– Я совершенно точно знаю: в нашу квартиру в этот день кто-то приходил. Кто-то чужой. Сто процентов – это был не Сеня… А еще мы ключ от квартиры потеряли… Давно, в декабре…

Следователь мимолетно оживился. Выслушал Настин рассказ. Усмехнулся:

– Кучка песка, говорите? На полу в кухне? А он сохранился, этот след?

Настя потупилась:

– Я же тогда не знала… Даже представить себе не могла… Я вытерла пол тряпкой.

А следователь хладнокровно подытожил:

– Ну вот видите, гражданка… Следов нет – а на «нет» и суда нет… Впрочем, суда пока нет – а следствие есть, – следователь захихикал, довольный собственным остроумием. – Вы не волнуйтесь, гражданочка. Следствие во всем разберется.

…«Пора смириться и решить, наконец, что делать, – думала Настя-человек. – Тем более, что у меня, кажется, большие проблемы. Личные проблемы».

Но Настя-робот по-прежнему ни о чем думать не могла. Просто выполняла механические, никому не нужные действия. Зачем-то умывалась и причесывалась, драила квартиру и оплачивала телефонные счета – еще Сенькины! – за переговоры с Южнороссийском.

Унюхав жареное, заявился хозяин комнаты. Потребовал с Насти «деньги вперед или освобождайте жилплощадь». Денег не было, а переезжать к матери Настя не согласилась бы ни за какие коврижки. «Сеньку выпустят! Они во всем разберутся – и отпустят его!»

Настя отнесла в ломбард на Пушкинской гранатовые сережки – дедов подарок – и откупилась от настырного хозяина. А вечерами, когда меркли слабенькие весенние дни, она надевала любимую Сенькину кофту – голубую, с рукавами «летучая мышь», и садилась в кресло. Ей почему-то казалось, что Арсения отпустят именно на закате…

В один из вечеров в дверь действительно позвонили.

Настя не помнила, как летела по коридору, натыкаясь на одежный шкаф и тумбочку для обуви… Как мимолетно поправляла волосы перед зеркалом… Как открыла дверь, сияя улыбкой…

На пороге стоял Эжен. В его руках пахли весной мимозы.

Он прошелся по Насте быстрым, цепким взглядом. Усмехнулся:

– Кажется, ты ждала не меня…

Настя подавила искушение захлопнуть дверь перед его носом. Холодно спросила:

– Ты чего-то хотел?

– Для начала – войти.

Женя оттеснил ее в коридор, закрыл за собой дверь. Приказал:

– Цветами займись.

«Сенька ненавидел мимозы. Почему-то считал, что они пахнут гробами».

Настя послушно вынесла из комнаты вазу, наполнила ее водой, поставила цветы: «А ведь и правда – пахнут мертвым деревом». Эжен уже по-хозяйски расположился в комнате. Безошибочно выбрал Сенькино кресло, закинул ногу за ногу. На губах блуждала гаденькая ухмылка.

– Кофе угостишь? С коньячком, если есть.

Настя просьбу проигнорировала. Молча села в кресло напротив, сложила руки на коленях:

– Ну, говори: зачем пришел?

– О тебе беспокоится мать. Просит вернуться домой.

Настя пожала плечами:

– Мне она не говорила… что беспокоится. Если хочет – пусть звонит сама.

– Нехорошо, Настя, – покачал головой Женя. – У Ирины Егоровны такое горе…

Настя вспыхнула:

– Можно подумать, у меня – сплошная радость.

Женя будто не слышал:

– Это ее родители погибли… Ее мать и отец.

«Дед и мне был, как отец. Даже лучше». На глаза навернулись слезы. А Эжен с нажимом продолжил:

– Она не может потерять еще и дочь. Пожалуйста, прости ее. И вернись к ней, домой…

Настя собралась с силами, выдохнула:

– Ты пришел только за этим?… Я тебя поняла. Все, спасибо. Можешь идти.