Чернобыль 01:23:40

Десять минут бодрой ходьбы, и вот мы у шестнадцатиэтажного многоквартирного дома, который называли Фудзиямой в честь японской горы (понятия не имею почему). После изнурительного подъема – карабкаясь по лестнице, я кляну себя, что прихватил столько оборудования, и начинаю пересматривать свою багажную философию, – вылезаю на пустынную крышу. Вид оттуда – просто не передать словами: передо мной раскинулся заброшенный, заросший город – как во сне. Брутальные бело-серые бетонные сооружения без каких бы то ни было отличительных особенностей проступают сквозь ландшафт, превратившийся в сущности в дикий лес, а на горизонте сквозь дымку виднеется нечеткий силуэт Чернобыля. В воздухе висят темные тучи, пропитывая все вокруг влагой, но это выглядит даже уместно. Нигде на всей земле вы не испытаете таких чувств, как здесь – в этом запустевшем, неописуемом городе, превращающемся в руины. Я стою среди безмолвия – лишь ветер свистит в ушах, – как будто на земле уже давным-давно никого не осталось, а я как-то уцелел, и это ощущение пробирает до костей. Меня вдруг охватывает невыносимое одиночество, хотя друзья рядом. Интересно, они чувствуют то же самое? Спрашивать я не стал.

Мы помним, что у нас строго девяносто минут, и не задерживаемся там дольше, чем нужно. На чердачном этаже среди голого бетона, баков для воды и труб мы натыкаемся на мумифицированный труп собаки. Как она сюда попала? Может, искала убежище или пропавших хозяев? По всему туловищу дыры. Пулевые отверстия? Не исключено, что ей не удалось скрыться от ликвидационных патрулей, которые охотились на животных, оставшихся после эвакуации, но прошло двадцать пять лет, и эти дыры могли взяться откуда угодно. Лучевая болезнь – тяжелый недуг и для человека, но ему по крайней мере расскажут о симптомах и лечении. А для пса, который понятия не имеет, что случилось и почему люди, которые о нем заботились, вдруг исчезли, последние недели жизни были, наверное, совсем невыносимы. Надеюсь, это несчастное создание не дожило до худших последствий облучения и умерло просто от голода.

Возвращаясь к автобусу, мы ненадолго заглядываем в один из многочисленных припятских детских садов. В умолкнувших комнатах – пустые кроватки и игрушки, стены красочно разрисованы: улыбающиеся звери, мультяшные пейзажи, цифры, буквы алфавита. Когда вся группа собралась в назначенном месте (одного человека недосчитались было, но он появился), нас повезли из Припяти в исследовательские здания, откуда ученые ведут мониторинг уровня радиации по всей Зоне. Мы проезжаем мимо печально известного Рыжего леса – его зеленые листья после аварии покраснели из-за облучившей его интенсивнейшей радиации, – а потом наш путь лежит через древний город Чернобыль, от которого и получила свое название станция. Жаль, я совсем не помню, что нам рассказали о своей работе ученые, с которыми мы встречались, – снова началась эта тягомотина с переводом, и от раздражения я быстро утратил интерес. Дальше мы останавливаемся еще в паре примечательных мест. Одно – колоритная, в белых, золотых и ярко-голубых тонах Ильинская церковь, единственный действующий храм в Зоне. Батюшка – один из немногих постоянных жителей города, а сама церковь знаменита тем, что, по легенде, сразу после аварии ее почти не затронула радиация. Другое место – старая пристань на реке Припять, где еле держатся на плаву ржавые, кренящиеся радиоактивные суда.

По пути на станцию мы на пару минут останавливаемся у памятника пожарным – скульптурной группы в натуральную величину, изображающей шестерых отважных мужчин в схватке с огнем. Немного позади от них – врач. Трудно сказать, какой вариант трагичнее – тот, где эти несчастные люди на крыше не понимают, с чем они столкнулись, или же тот, где они сознательно жертвуют собой. Интересно, многие ли отдавали себе отчет, что обломки, на которых они стоят, – это ядерное топливо и радиоактивный графит, что воздух, который они вдыхают, отравлен смертельными радионуклидами, за минуты превращающими их в ходячих мертвецов. Как бы то ни было, эти люди оставались на посту, погасили, невзирая ни на что, почти сорок пожаров, и их жертва остановила готовое разразиться бедствие. Табличка на памятнике с полной серьезностью гласит: «Тем, кто спас мир».

Последняя наша остановка перед обедом – на открытом участке дороги в миле к юго-востоку от станции. Оттуда издали открывается поразительный вид на остатки четвертого энергоблока и его Саркофаг. На другом берегу реки справа от меня – недостроенная градирня и почти завершенный пятый блок, который должны были открыть через пару месяцев после рокового дня. Его так и не достроили; рабочие бросили свои инструменты, а краны оставили там, где они стояли на тот момент.