Гофман хорошо знал из западной печати о режиме секретности вокруг чернобыльской аварии и о сомнительных околонаучных играх, которые вели проядерные международные организации, действуя заодно с тоталитарным режимом в СССР. Именно Джону Гофману принадлежит большая заслуга в раскрытии манипуляций дозами облучения, нечистоплотных подходов и методов исследования чернобыльской радиации на здоровье людей, которыми пользовались Международное агентство атомной энергии (МАГАТЭ) и Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). «МАГАТЭ, – пишет Гофман в своей чернобыльской книге, – просто отбросило показания доз облучения, превышающие заранее установленные уровни, которым эти дозы „должны“ были соответствовать. <…> В соответствии с принятой ВОЗ установкой в ходе реализации программы изучались лишь заболевания, связанные с нарушениями функции щитовидной железы, изменением состава крови и лейкозы, то есть традиционно ожидаемые радиационные эффекты. <…> Данные приоритеты, похоже, отражают пренебрежение ко всему человечеству, лишая его уникальной возможности знать что-либо определенное по поводу ранних последствий ядерных аварий для здоровья людей». Гофман выступил с идей создания глобального института независимых международных экспертов для оценки ядерной безопасности, так называемой системы «следящего пса» (watchdog).
Доктор медицины и доктор химии Джон Гофман как в воду глядел, говоря о нечистоплотности некоторых ученых. Уже после Чернобыля выяснилось, что Институт биофизики Министерства здравоохранения России владеет всеми данными о последствиях аварии на реке Теча. Долгие годы к ним не имел доступа почти никто. Все было надежно засекречено режимом. Но почему же группа Ильина (собака на сене?) не воспользовалась ими для сравнения с теми результатами, которые получали после Чернобыля в пораженных зонах? Это именно то, о чем говорил Гофман, – предсказание долговременных последствий облучения еще до начала их проявления, основанное на результатах предыдущих ядерных аварий. Или воспользовалась, но выводы, как всегда, оказались засекреченными? Ответа на этот вопрос нет ни для специалистов, ни для журналистов, ни для общественности и спустя десятилетия после Чернобыля. Это к вопросу о добросовестности ученых.
Шестисотстраничная монография Гофмана о последствиях чернобыльской аварии для настоящего и для будущих поколений стала первой переведенной уже после распада СССР на русский язык бесцензурной книгой, в которой честно говорилось о главной проблеме чернобыльской аварии – здоровье людей, подвергающихся долгосрочному воздействию коварных малых доз радиации. Она стала настоящим бестселлером, как в научных кругах, так и среди журналистов и населения пораженных зон.
Вслед за прорывом Гофмана в Москве появился и перевод книги эксперта по вопросам ядерной энергетики швейцарца Ральфа Грейба «Эффект Петко». (Причем, это не заслуга нашего официоза, книга была переведена энтузиастом ядерных исследований доктором технических наук Владимиром Яким-цом.) В ней мы впервые получили полную хронологическую картину того, как ученые всего мира постепенно исследуя радиацию, начиная от первого описания (1902 г.) рака кожи, возникшего в результате рентгеновского облучения, пришли к феноменальным результатам о влиянии малых доз радиации на человека.
Главным из них стало открытие в 1972 году канадским ученым А. Петко того факта, что чем больше время облучения, тем меньше величина поглощенной дозы, достаточной для прорыва мембраны. (Он использовал для своих опытов облучение искусственных клеточных мембран в водной суспензии.) Из его опытов следовало, что хроническое облучение в малых дозах может быть более опасным по последствиям, чем кратковременное облучение в больших. Это противоречило всем предыдущим представлениям о коварстве радиации. Это стало настоящей революцией в науке!
Следом за ним американский ученый Э. Штернгласс впервые показал действие «эффекта Петко» в биологических системах. Было подтверждено, что малые, но хронические дозы радиации вследствие выбросов АЭС, в 100–1000 раз опаснее доз, полученных пострадавшими от атомных бомбардировок в Японии.
Оказывается, что к 1980 году радиация считалась уже в тысячу раз более опасной, чем в 1958-м.
Для нашего закрытого от мира общества все это стало потрясающим воображение открытием. Но кто же знал обо всем этом у нас и после аварий на ядерном комплексе «Маяк» на Урале, и после катастрофы в Чернобыле?
Безусловно, прокремлевские медики в полной мере владели подобной информацией. Но даже выступая в парламенте перед депутатами, на заседаниях Государственной экспертной комиссии по Чернобылю, они ни разу никогда ни словом не заикнулись о том, что за нашим занавесом уже почти сто лет (!) бурлила другая научная жизнь, происходили чрезвычайно важные для нашей ядерной державы исследования и открытия о сосуществовании радиации и человека, и особенно малых доз, от которых на глазах у всего мира угорали в СССР (и угорают до сих пор уже в независимых государствах) миллионы людей.