Чернобыль. История катастрофы

Первые сообщения о радиации, обнаруженной в Швеции, достигли Рейгана в понедельник на борту самолета, когда он вылетал с Гавайев. Запланированный на среду день отдыха на Бали был прерван докладами о том, что американская разведка знала на тот момент о событиях на Чернобыльской станции[891]. С того момента советское замалчивание аварии переросло в мировой дипломатический и экологический кризис. На спутниковых фотографиях высокого разрешения, снятых над Украиной, видны были даже пожарные рукава, протянутые к водоемам охлаждения возле станции, и аналитики ЦРУ знали, что масштаб бедствия намного крупнее, чем признавала Москва[892]. А официальные лица в Комиссии по ядерному регулированию США заподозрили, что по крайней мере еще один из реакторов в Чернобыле под угрозой из-за ситуации на 4-м энергоблоке[893]. Однако Москва отвергла публичное предложение Рейгана о медицинской и технической помощи, и американские эксперты-ядерщики могли лишь строить предположения о том, что в реальности происходило на пострадавшей станции[894].

В то же время советские попытки скрыть дальнейшую информацию об аварии стали заметны. В секретной записке Горбачеву от 3 мая министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе предупреждал, что продолжение режима секретности контрпродуктивно и уже породило недоверие не только в Западной Европе, но и среди дружественных стран, готовых перенять советскую ядерную технологию, включая Индию и Кубу[895]. Шеварднадзе писал, что традиционный подход замалчивания этой аварии ставит под угрозу и историческую инициативу Горбачева о ядерном разоружении с Соединенными Штатами. Западные газеты задаются вопросом, как стране, скрывающей правду о ядерной аварии, можно доверять в вопросе, сколько у нее ядерных ракет.

Утром в воскресенье, 4 мая, президент Рейган выступал с еженедельным радиообращением из своего номера в Hotel Okura[896]. Он говорил о встречах на высшем уровне в Юго-Восточной Азии, о необходимости расширения свободной торговли, о проблемах международного терроризма, указывая на связь между недавней бомбардировкой резиденции полковника Каддафи самолетами Ф-111 американских ВВС и организованным ливийцами взрывом на дискотеке в Берлине, которую посещали американские солдаты.

Рейган повторил свои слова о сочувствии жертвам аварии и свое предложение помощи, но затем его тон стал строже. Он противопоставил открытость «стран свободного мира» и «секретность и упорное нежелание» советского правительства сообщить международному сообществу о возможных рисках в связи с ядерной аварией. «Ядерная авария, в результате которой ряд стран оказывается загрязнен радиоактивными материалами, – это не только внутреннее дело, – сказал Рейган своим скрипучим голосом. – Советы должны дать миру объяснения».

В тот же день на Японию выпал радиоактивный дождь, затем воздушный поток понес тучи на высоте 9000 м со скоростью 160 км/ч на восток – к берегам Аляски и Калифорнии[897]. На следующий день, в понедельник, 5 мая, в Москву по приглашению советских властей прилетела делегация Международного агентства по атомной энергии. Ее членам во главе с генеральным директором МАГАТЭ Хансом Бликсом обещали полный и честный отчет о том, что происходит на Чернобыльской АЭС.

Незадолго до их прилета в Кремле вновь собралось Политбюро[898]. На заседание были приглашены Борис Щербина, академик Александров, Ефим Славский. Валерий Легасов прилетел из Чернобыля сделать доклад лично.

Перспективы были мрачными.

Председатель Совета министров Николай Рыжков, взяв слово, рассказал, что он видел в зоне аварии двумя днями раньше. Вертолетная операция по тушению пожара идет успешно, сказал он, и возобновления цепной реакции среди разрушений пока удалось избежать. Но реагирование советских и местных властей на аварию сопровождалось ошибками и некомпетентностью.

«Чрезвычайная ситуация проявила высокую степень организованности одних и абсолютную беспомощность других», – сказал Рыжков.

Эвакуация из 30-километровой зоны от станции все еще продолжалась, более 100 000 человек уже вывезли оттуда, включая два района в Белоруссии. Но результаты начальной операции привели к хаосу:

«Пять или шесть тысяч человек попросту потеряли, – сказал Рыжков. – Где они сейчас, неизвестно».

Войска гражданской обороны и Министерство здравоохранения полностью провалили то, за что отвечали. Никакой ясности или плана действий у них не было. Люди, покидающие зону эвакуации, даже не сдали анализ крови на уровень радиации. А ведь в СССР десятилетиями готовились к последствиям ядерной войны.

«Могу только представить себе, что бы там происходило, если бы случилось что посерьезнее», – с отвращением сказал предсовмина[899].