Чернобыль. История катастрофы

В 30 км от Розважева Наталью Ювченко и ее двухлетнего сына Кирилла, как и 1200 других беженцев, разместили в глинобитных мазанках сельского поселения Луговики на реке Уж[974]. Там не было ни одного телефона. Последний раз Наталья видела своего мужа Александра, когда он махал ей рукой из окна больницы в Припяти и уговаривал идти домой и закрыть окна. И с тех пор никаких сведений о том, куда его увезли и в каком он состоянии. Наталью с малышом вместе с двумя другими семьями из их дома в Припяти приняла пожилая крестьянская пара, выделив им комнатку в маленьком деревенском доме. Ювченко и другие женщины с маленькими детьми спали на кровати, остальные – на полу. В понедельник старик повел детей на рыбалку, но Кирилл все еще болел – в доме было сыро.

Ко вторнику еды на три семьи уже не хватало, и у Ювченко кончались деньги. Она предложила своему бывшему соседу: «Сергей, давай выбираться отсюда». Вдвоем они наскребли денег на автобусные билеты до Киева. В столице она поехала с Кириллом в аэропорт и села на рейс в Молдавию, где ее родители и родители Александра все еще жили в соседних домах. Оттуда Ювченко снова пробовала выяснить, что с ее мужем.

К среде еще продолжал действовать официальный запрет на информацию об аварии, новости скрывали даже от работников других атомных станций[975]. Но подробности начали просачиваться, и семьи Натальи и Александра использовали свои связи, чтобы выяснить хоть что-нибудь. Через дядю в Москве, у которого был выход на военных, Наталья Ювченко узнала, что наиболее пострадавшие во время аварии отправлены в специальную больницу 3-го Главного управления Министерства здравоохранения, предназначенного для работников атомной промышленности. Ювченко и ее свекровь вылетели в Москву и оказались в городе, очевидно и не слышавшем о кризисе на Украине и готовившемся к майским торжествам на следующий день.

Две женщины разошлись в вопросе, где искать Александра. Наталье дали адрес больницы в закрытой зоне, на территории советского Института биофизики. Мать Александра узнала об онкологическом исследовательском центре на Каширском шоссе, в другой части города, и настаивала на поездке туда. Наталья не хотела спорить. Когда в регистратуре онкологического центра им сказали, что пациента по имени Александр Ювченко у них нет, женщины поймали такси и сказали водителю везти их на другой конец города, в клиническую больницу № 6.

Они оказались там уже во второй половине дня. Ювченко сразу поняла, что приехала в правильное место. Девятиэтажная, красного кирпича, окруженная оградой из литого чугуна, больница № 6 сама по себе выглядела непримечательно, но входы в нее тщательно охранялись, техники дозиметрами проверяли ботинки и штаны всех входящих и выходящих[976].

У главной проходной собралась толпа. Многих Ювченко знала по Припяти, все были напуганы и ошеломлены, как и она. Внутрь никого не пускали. Пока Ювченко осматривалась, вышел врач и стал зачитывать список пациентов с Чернобыльской станции и сообщать их текущее состояние. Люди вели себя шумно, нервничали, толкались, выкрикивали вопросы. Кто-кто не слышал, что сказал терапевт, и тому приходилось повторять снова и снова. Но, напряженно вслушиваясь в его голос, Ювченко не услышала упоминания о муже. Она кое-как протолкалась вперед.

«А что Александр Ювченко?» – спросила она. Доктор оторвался от списка и сказал: «Пойдемте со мной внутрь».

Первые пациенты с Чернобыльской станции оказались в Москве вскоре после рассвета в воскресенье 27 апреля[977]. В аэропорту Внуково их встречали врачи в защитных костюмах и фартуках из ПВХ, и автобусы с сиденьями, застеленными полиэтиленовой пленкой[978]. В больнице № 6, лечебном учреждении для работников Минсредмаша – 600 коек с отделением радиологии на двух этажах – для чернобыльцев освободили целое отделение[979]. Некоторых привезли в одежде, которая была на них в момент взрыва; многие были покрыты радиоактивной пылью, и транспорт, на котором их доставили, было уже поздно дезактивировать[980]. Самолет, на котором летела первая группа пациентов, разобрали, один из автобусов отправили в Курчатовский институт, загнали в яму и захоронили[981].

К вечеру воскресенья в палаты больницы поступили 207 мужчин и женщин – по большей части работники ЧАЭС и пожарные, а также охранники, остававшиеся на своих постах возле горящего блока, строители, ожидавшие автобуса под шлейфом выброса, и рыболовы, сидевшие на берегах впускного канала[982]. Ста пятнадцати из них поставили диагноз «острая лучевая болезнь». Десять получили настолько высокие дозы радиации, что врачи сразу же сочли их несовместимыми с жизнью[983].