Чернобыль, Припять, далее нигде…

По его словам, работники ПРЭЗ ежегодно проверяются в больнице на наличие радиации в организме, и превышений допустимых доз не было уже давно. Исключения бывают лишь тогда, когда кто-нибудь хорошо отужинает мясом кабанов, подстреленных браконьерами в зоне глубокой консервации. Кабаны питаются мхами, аккумулирующими нуклиды, и потому наиболее опасны в отличие от лосей, срывающих листья, кору и побеги с деревьев. Сразу после аварии в Хойники нагрянули военные и стали поливать улицы дезактивационной жидкостью. В здании на центральной площади расположился белорусский штаб по ликвидации последствий аварии. Средний фон на линии Калинковичи — Хойники составлял 18 000 мкР/час, о чем высшее партийное руководство информировал 28 апреля 1986 года директор Института ядерной физики Белоруссии профессор В. Нестеренко. Город планировали отселять, но потом передумали — слишком много хлопот. Многие его жители уехали сами, оставив свои квартиры переселенцам Зоны отчуждения и эмигрантам из Средней Азии и Закавказья. Почти все молоко и мясо, произведенное поначалу, браковалось и подлежало захоронению, но потом санэпиднадзор изменил нормы, и продукция резко «улучшилась». Кстати, львиная его доля идет в Минск и другие города. В местные магазины же поставляется продукция, прошедшая жесткий радиационный контроль — уровень грамотности населения в этом аспекте очень высок.

Дальнейшая прогулка по улице Мира и поворот налево на узенькую Восточную улицу выводят за пределы городской застройки к лесу и грунтовой дороге на отселенную деревушку Будовник, до которой всего 20 минут хода.

^{Дорога в Будовник}

Это типичный белорусский поселок, состоящий раньше из одной улицы и нескольких десятков деревянных изб. Жилой дом тут остался всего один. Его хозяева, 70-летние Юлий Иванович и Ольга Федоровна Лещинок, вспоминают прошедшие времена с содроганием. Деревушку выселили в 1991 году, выдав жителям квартиры в Хойниках или небольшие денежные компенсации. Они — единственные, кто отказался уезжать, несмотря на все угрозы и увещевания. Ольга Федоровна вспоминает: «У вас тут 90 Кюри на крыше, бабка, облысеешь!» — кричал мне солдатик с большим дозиметром и палкой. И что, облысела я? На, смотри!» — снимает платок и распускает по спине волосы, сделавшие бы честь какой-нибудь молодухе. «Почти все соседи, что съехали в Хойники, спились и померли, — поддерживает ее Юлий Иванович. — А мы тут с 1946-го живем и на тот свет не торопимся. Только придется скоро и нам в город перебираться, здоровье уже не то, и умрет тогда Будовник окончательно».

Бывшие жители, затосковавшие по своей деревне, хотели вернуться, но их дома уже разобрали мародеры. Некоторые из них сняли с фундамента и увезли на машинах в неизвестном направлении. Лишь дом единственной семьи да гнездо аиста на столбе поддерживают жизнь в Будовнике, да надолго ли? Пройдет совсем немного — и пополнит его название список погибших деревень на памятнике в Хойниках. Летопись чернобыльских потерь продолжается…

^{Брошенная Беларусь}

^Зона…

Маршрутка до Брагина везет пассажиров по вполне приличной дороге, проложенной заново после аварии на ЧАЭС. Если фон в Хойниках и на дорожном покрытии не превышает 30 мкР/ час, то в траве на обочинах он в 2–3 раза выше. У шоссе как призраки выстроились пустые дома брошенных деревушек. Тот факт, что зона отселения находится в 1–8 км от трассы, никак не мешает атмосфере всеобщего запустения. Пальмира, Сокол, Рудаков, Щербины, Острогляды, Красная Гора — лишь редкие самоселы доживают свой век среди развалин, заросших деревьями. Жизнь утекает отсюда сама, без официального отчуждения и столбов с колючкой. У соседей по маршрутке все разговоры — о радиации и болезнях, ею вызванных. Чернобыль — повсюду, он не закончился со строительством саркофага, он здесь и сейчас каждую минуту, напоминает о себе пустыми глазницами домов и вздохами пожилой белоруски с костылем в руках: «Та кости совсем не держуть, врачиха в Хойниках сказала — от той радиации, чтоб ее…»