Чернобыль

Концепция, которую исповедую я, носит комплексный характер: часть территорий оставить на уровне заповедника, причем создать заповедник строгого режима, где наблюдать и изучать ход процессов, обусловленных природой. В другой части заповедника разрешить вмешательство человека и наблюдать и изучать, но и отрабатывать самые фантастические приемы воздействия, проверять различные гипотезы. Часть территории, потенциально пригодной для производства сельскохозяйственной продукции (а такие территории в Зоне есть), - должна быть выделена для проверки различных агротехнических приемов, хотя это и не такая уж заманчивая цель в смысле получения каких-то доходов: ведь даже в "мирное" время эта часть Полесья была самой низкопродуктивной. Почва здесь малоплодородная, сильно эрозированная. В Чернобыльском районе средний урожай до аварии составлял 16 центнеров зерна с гектара.

Экономика здесь не может быть целью. Ни о каких прибылях и рентабельности здесь не может быть и речи. Но можно пойти иным путем. Скажем, вырастить здесь леса и травяной покров - это ведь производитель кислорода, производитель здоровья. Такая местность может играть санитарно-гигиеническую роль для окружающих территорий.

С чем мы здесь столкнулись? И до аварии существовала наука радиоэкология, радиобиология. Масса исследований, публикаций, диссертаций. А когда съехались сюда представители более чем трехсот научных учреждений и встал вопрос "что делать?" - то никто не взял на себя смелость сказать конкретно, как быть.

Вот мы провели дезактивацию. Это практически ликвидация почвенно-растительного покрова с целью захоронения загрязненного слоя. А как восстановить, рекультивировать? Никто не знает. Есть такие "ура-кавалеристы", которые заявляют - сейчас, мол, такой уровень науки и техники, можно торфяными коврами покрыть, засеять травой. Но никто не знает, как ускорить образование гумуса, а без гумуса нет почвы. Земля вокруг АЭС, срезанная до песчаного слоя, бесплодна. Для ее рекультивации потребуются огромные усилия. Естественным путем гумус восстанавливается сотни лет.

А снимать, в сущности, нужно только два сантиметра земли с поверхности, потому что основная часть (95 - 98%) активности содержится именно в этом слое.

И потому теперь ясно, что надо было бы направить усилия на разработку машин, снимающих только очень тонкий слой, верхний, почвы, с тем чтобы все-таки сохранить слой гумуса.

Я сторонник дифференцированного подхода к Зоне: нужно и наблюдать, и отрабатывать разные методы. Фактически мы должны наблюдать в природе некую экосистему, на которую выпала радиоактивность. Наблюдать и изучать природные процессы, происходящие в ней. А рядом - проводить какие-то активные действия. Контрольные и опытные участки. Полигон. Единственная - может быть, даже солидная - компенсация тех потерь и ущерба, понесенного нами в результате аварии, - это получение научной информации.

- Что вас как биолога больше всего потрясло в "после-аварийный" период?

- Такое ощущение, когда заходишь, скажем, в лес, - что идешь в западню. Еще не измеряешь уровни, но уже рождается тревога. И дело даже не в конкретных уровнях - они могут быть и не очень высокими, - но в общем ощущении опасности. Ведь раньше мы смотрели на природу как на защитницу нашу, здесь мы получали разрядку, разгрузку, а сейчас все время сохраняется напряжение.

И чувство боли за природу. Особенно за сады: ведь я из Москвы, у нас таких нет, хочется яблоко это попробовать - и нельзя. Очень страшное чувство - бессилие человека перед этим.

Уже не та природа".

Это - мысли профессионального радиоэколога. Его потрясенность и растерянность перед тем, что стало с природой.

Для меня это тоже, пожалуй, самый страшный итог Чернобыля: природа, несущая человеку гибель. На протяжении всей истории человечества были войны, кровь, катастрофа. Но никогда не было страха перед землей, воздухом, водой.

Чернобыльские события в корне изменяют взгляд на природу как на естественного друга, союзника и защитника человека. А к этому - совершенно новому взгляду - очень трудно, почти невозможно приспособиться. Не потому ли многие люди, не заболев лучевой болезнью (дозы, полученные ими, не столь уж велики), тем не менее нездоровы? Это какое-то странное заболевание, больше лежащие в сфере психики. Некий трагический надлом. Думаю, что эти люди не смогли адаптироваться к новой ситуации - враждебности природы. Зеленая трава, прозрачная вода, цветущие деревья, привычные уютные домашние коты и собаки - все это в Зоне несло опасность, тревогу, все казалось противоестественным. Такая зловещая "нейтронная" ситуация порождала смятение в людях, ломала тонкие психологические механизмы, вызывала и продолжает вызывать душевные разлады. Это тоже след Чернобыля, и не просто будет от него освободиться.

Но вернемся к Зоне, к ее будущему.

Ю. Андреев: