Черное дело

Осипов взбежал на крыльцо и подергал ручку двери. Заперто. Впрочем, он и не сомневался. Что же делать? Он обошел здание школы и в темноте наткнулся на деревянные козлы, которые стояли прямо под пожарной лестницей. А что, если забраться по лестнице на крышу и через чердак проникнуть в школу? Он в сомнении задрал голову. Небо едва заметно светлело. Глянул на часы. Почти одиннадцать. Ну что ж… Вперед! Козлы угрожающе шатались, в довершение Осипов зацепился за гвоздь. Раздался треск раздираемой ткани. Замечательные фирменные «левисы» получили пробоину. Не обращая внимания на урон, пытливый исследователь ухватился за железную перекладину пожарной лестницы, подтянулся и ступил мужественной ногой на ее первую ступеньку.

Лестница издала жалобный звон и начала медленно раскачиваться. Очевидно, за долгие десятилетия существования бесчисленные когорты юных покорителей высоты привели ее почти в полную негодность. Однако Осипов, невзирая на явную опасность, взбирался все выше и выше. По своему школьному опыту он знал, что подобные сооружения всегда кажутся ненадежными, однако готовы выдержать персон и посолиднее.

На чердак лезть не пришлось. На третьем этаже прямо напротив лестницы имелось открытое окно, и журналист смело шагнул во тьму. Он оказался в незабвенной школьной уборной – сосредоточении здешних страстей. В кислой смеси запахов мочи, табака, мастики для натирания полов и Бог знает чего еще, том дивном амбре, которое слагается десятилетиями, как букет марочных вин, Осипову почудилось нечто столь родное, что он чуть не прослезился. Однако взял себя в руки и как тень проскользнул из дверей школьного туалета.

В школе стояла мертвая тишина. Наш герой довольно уверенно спустился на первый этаж и двинулся в сторону по подвалу. «На Шипке все спокойно». Однако непонятная робость охватила журналиста. От волнения он даже начал насвистывать некую мелодию, отдаленно напоминающую свадебный марш Мендельсона.

Тут надо заметить, что, несмотря на достаточно зрелые годы, наш герой был еще не женат.

Почему он исполнял именно эту мелодию? Или подсознание играло с ним шутку, в минуту опасности выталкивая затаенные помыслы наружу.

Успокаивая себя Мендельсоном, Осипов приблизился к входу в бомбоубежище и щелкнул выключателем. Вопреки его ожиданиям свет не вспыхнул. Проклятый физрук обесточил здание. А где находится рубильник, Осипов не знал. Экспедиция подошла к бесславному концу. Так нет же! Он не сдастся. Тайна должна быть раскрыта. В кармане почти полный коробок спичек, бумаги вокруг валяется достаточно.

Шаря ощупью по полу руками, журналист подобрал какие-то обрывки. Держа над головой факел, он начал осторожно спускаться. Вот и железная дверь. Языки пламени отбрасывали на осклизлые стены дрожащие тени. Под ногами кто-то пискнул. «Крысы», – понял Осипов и сглотнул слюну. Крыс журналист недолюбливал.

Ага. Вот и поворот. Дверь в мастерскую. Осипов обжег пальцы догоревшим факелом. Бумага кончилась. Он зажег спичку и вошел в мастерскую. Язычок пламени почти не давал света. Вскоре спичка, мигнув, погасла, и Осипов зажег следующую. И тут ему повезло. В неверном свете он заметил, что прямо на верстаке, в стеклянной банке стояла почти целая свеча… Становилось веселее.

Затеплив свечу, Осипов вошел в комнату, наполненную муляжами. Осколки разбитого торса продолжали валяться на полу. Так, а что же там в глубине?

Осипов вытащил банку и придвинул свечу, и уже второй раз за сегодняшний день у него упало сердце. Сквозь мутные, покрытые пылью стенки банки на него смотрела человеческая голова. В первую минуту Осипов решил, что это тоже всего-навсего экспонат. Но, присмотревшись, понял, что голова самая настоящая. Обескровленное лицо, совсем серое, словно вываренное. Шея аккуратно отделена от туловища. Один глаз широко открыт, другой прищурен, словно голова пытается подмигнуть ему. Несмотря на все изменения, произошедшие с важнейшей частью тела, нетрудно было определить, что голова некогда принадлежала молодому, не более тридцати лет, мужчине приятной наружности, носившему усы и бакенбарды.

Пытаясь рассмотреть голову повнимательнее, Осипов потянул банку на себя, отчего жидкость внутри качнулась и голова медленно, словно живая, повернулась.

Осипов, затаив дыхание, смотрел на мертвое лицо, пытаясь догадаться, кому оно принадлежало. Судя по пыли, покрывавшей ее, банка с головой стоит тут довольно давно и, быть может, не имеет к физруку никакого отношения. Ведь он же сказал, что экспонаты здесь скапливались десятилетиями. А если все-таки имеет?