Черное евангелие

Нет, домогательства Торбэка не обидели и не оскорбили девушку. Она любила этого молодого красивого священника. Любила его строгие, полные величия жесты во время мессы, любила его, когда он проникновенно объяснял ей суть своей веры, любила его ласковые прикосновения.

Сэцуко уже не раз испытывала волнение любви, но раньше было совсем не то. Как непохож был этот обаятельный чужеземец на ее прежних поклонников! Сэцуко кружили голову его ребяческая нежность, его бескорыстная вера в святое учение, горячие взгляды, которыми он обжигал ее. Она была как в бреду. А тут еще эти красивые золотистые волосы, каких не бывает у ее соотечественников. И глаза, синие и глубокие, как горные озера.

«В другом месте», — сказала она тогда и взять теперь свои слова назад уже не могла. И когда Торбэк привез ее в этот квартал, она должна была быть готова к тому, что произойдет.

Сэцуко знала, какой грех берет на себя Торбэк. И она должна была стать соучастницей этого греха. Но бывают минуты, когда для женщины любой грех становится желанным. Ей льстило, что ради нее Торбэк готов нарушить священный обет. Как и все женщины, она объясняла поведение мужчины по-своему. Ведь женщина, даже когда сама становится жертвой, объясняет это с выгодой для себя.

Наконец они приблизились к парадному подъезду гостиницы, похожей на особняк богатого аристократа. Торбэк открыл дверь, и они вошли в ярко освещенный вестибюль.

Горничная встретила их поклоном.

Сэцуко спряталась за спину Торбэка. Этого он не ожидал. Он рассчитывал, что разговор начнет она, ведь он еще так плохо объяснялся по-японски и совершенно не знал, что и как нужно говорить в подобных случаях.

Но Сэцуко стыдливо съежилась и молчала. Однако служанка все поняла и без слов, она взяла две пары домашних туфель и поставила их на натертый воском пол.

Торбэк чуть не силой потащил Сэцуко за собой.

Горничная повела их по длинному коридору. Она шла быстро и уверенно, будто зная наперед, что нм требуется. Несколько раз они сворачивали в боковые коридоры. Но вот горничная остановилась и открыла одну из дверей.

Маленькая, тесная комната. В глаза им бросилась огромная, занимавшая почти половину комнаты, кровать. Два кресла забились в угол, словно стыдясь своего присутствия.

Все дешево и безвкусно. И вделанный в стену шкаф, и картина на стене, и окраска стен.

Они вошли. Вскоре горничная принесла чай.

— Ночевать будете? — спросила она, бесцеремонно разглядывая Сэцуко.

— Нет, — едва слышно ответила девушка.

Служанка молча кивнула, показала, где ванная комната, туалет, и ушла, захлопнув дверь. От дверного стука Сэцуко вздрогнула.

На вопрос горничной Сэцуко ответила отрицательно, потому что не думала проводить здесь ночь. Мысли у нее путались, ей почему-то казалось, что они здесь лишь поговорят и уйдут. Красное одеяло на кровати нахально лезло в глаза, а тусклый свет настольной лампы у изголовья почему-то ослеплял.

Торбэк беспокойно ерзал в кресле. Зеленый японский чай он не пил. Он поднялся и нервно зашагал по комнате взад-вперед. Но комната была слишком мала.

Прошло еще несколько томительных минут. Сэцу-ко била нервная дрожь. «Когда же он перестанет ходить?» — подумала она. И тут же с ужасом представила себе, что произойдет, когда он остановится. Она вздрогнула и закрыла глаза.

И вот это случилось.

Но ее никто не схватил, просто Торбэк окликнул ее. Она обернулась.

Он снимал пиджак и вешал его на плечики.

Взгляды их встретились. Торбэк улыбнулся своей ласковой улыбкой и подошел к ней.

Он привлек ее к себе.

При малейшем движении кровать противно скрипела. Верхний свет был выключен, горела только тусклая лампа у изголовья.

В ее свете мягкие спутанные волосы Торбэка напоминали льняную пряжу. Его большие голубые глаза с вожделением смотрели на Сэцуко. Тонкими жилками просвечивали в огромных белках кровеносные сосуды.

Сильные руки, широкая грудь, поросшая золотистыми волосами. Вдоль рук тянутся толстые вены. Руки до локтей тоже покрыты золотистым пушком.

Сэцуко вся сжалась. Голова ее покоится на сильной руке Торбэка. Длинными пальцами этой руки он перебирает ее волосы. Другая рука гладит ее грудь.

Лицо Сэцуко влажно, но это не от слез, а от его поцелуев. Сэцуко тяжело дышит. Крылья ее носа все время вздрагивают. Торбэк перебирает ее волосы и что-то шепчет. Иногда он переходит на свой родной язык, но Сэцуко кажется, что она понимает каждое слово.

Ручей не говорит словами, но в журчании его слышится то радость, то печаль, то ласка, то гнев. Так и в шепоте Торбэка. Сэцуко не знает слов, но смысл их глубоко проникает в ее душу.

— Можно?

Он спросил тихо, и она не расслышала. В ушах у нее звенело.

— Можно? — повторил Торбэк.

На этот раз он спросил громко, она поняла и вся задрожала. И вдруг в эту дрожь ворвались руки Торбэка. Они срывали с нее одежду. Она сопротивлялась, но руки делали свое дело. А его губы еще крепче прильнули к ее губам.

— Свет! — почти простонала Сэцуко.