Чёрное и Белое (СИ)

- Я несколько лет работал в борделе для извращенцев. Для очень жестоких извращенцев. Это не просто садисты и мазохисты, они любили истязать. Некоторые кончали, слушая крики боли и слизывая кровь из ран своей "игрушки". Это маньяки. Они платили бешеные деньги, чтобы законно, не прячась, удовлетворить свои самые жестокие фантазии. И всё же до убийств не доходило. Даже переломов не было. Синяки, ожоги, шрамы... но не более. - Олег стряхнул пепел с сигареты и снова глубоко затянулся; потемневшие глаза уставились в грязь пепельницы, словно в грязь жизни. - Сначала я был там ради денег. Но потом тоже начал получать удовольствие от подобных игр независимо от своей роли. Это игра, да! Всего лишь игра. Один бьёт, другой терпит. Позже я тоже несколько раз так же игрался с "куклами", но никогда не думал, что это приведёт к смерти. Ну, поноет, поплачет, и всё. А он взял и зачем-то убил себя. Дурачок.

- Ты его не заставлял этого делать. Он сам так решил, - не изменяя спокойствию, проговорила Юлия.

- Но если бы меня не было в его жизни, он бы не умер!

- Раз у мальчика склонность к суициду, то рано или поздно он нашёл бы причину для смерти.

- Возможно позднее, но не так рано, - доказывал Олег. - Может, он успел бы прожить ещё лет двадцать, чего-то добиться, воспитать ребёнка...

- И ты теперь будешь до конца дней укорять себя за это?

Да как же она не понимает?

- Не просто укорять. Я ненавижу себя! Мерзкий убийца. Ради чего? Ради пьяной похоти? А мальчишка хотел стать пианистом, он верил в прекрасное и доброе. Если б я был сильным, то тоже убил себя.

- Считаешь, убить себя - это храбро?

- Думаю, да. Это вызов жизни.

- Это бегство от жизни. По мне, мальчишка больше бы вызвал уважения, если б отомстил вам.

- А он своей смертью и отомстил. Всех арестовали, будут судить.

- А ты?

- А я зачем-то остался. Наверное, чтоб погрязнуть в аду воспоминаний, сгнобить себя в презрении и боли. Смотри! - И Олег выставил вперёд забинтованную руку. - Я специально подвергал себя боли! Я должен жить в ней!

- Как смело, - холодно отреагировала Юлия. Загасив в пепельнице окурок и откинувшись на спинку кресла, она взяла в руки плотную папку, положила на неё чистый лист бумаги и, достав из органайзера заострённый карандаш, принялась что-то рисовать. - Постриг себя тоже специально?

Сбитый с пронизанного страстью разговора, парень слегка опешил:

- Причём здесь стрижка? А впрочем... Если уродлива душа, то и тело достойно уродства.

- А мне нравится. На одуванчик похож.

- Правда? - Олег провёл рукой по своей мягкой щетинке. - Только какой-то жухлый одуванчик получился из русых-то волос. Вообще-то, я ношу длинные локоны и крашусь в светлый тон.

- Ну и сейчас покрасься. Предпочитаешь определённый оттенок?

- Нет, по настроению. От медового до белого. Мне идёт соломенный, светлый янтарь...

- Представляю, какой нежный образ получится, - улыбнулась женщина, - жёлтенький пушистый одуванчик. Ещё и зелёный камушек так весело поблёскивает.

Парень прикрыл ладонью серебряную серьгу, украшавшую мочку:

- Это подарок.

- Я так и подумала. Сам ты приобрёл бы голубой или синий камень.

- Это его серьга, - тихий голос парня тронула нотка печали. - Он зеленоглазый, носил её много лет. А потом вот снял с себя и отдал мне.

- У вас были отношения?

- Какая разница? Он помог мне. Я обязан ему свободой.

- Свободой, за которую теперь будешь себя гнобить?

На это замечание Олег лишь раздражённо цокнул и отмахнулся от ничего не понимающей женщины.

- Чего ты рисуешь? - сменил он тему.

- Тебя.

- Что? Это ещё зачем?

- У меня хобби, рисую интересных мне людей.

- Чем же я тебе вдруг стал интересен?

- Тем, как неумело ты себя жалеешь.

- В смысле? - возмутился парень.

- В прямом. - Тон женщины внезапно резко изменился: из него будто колючие льдинки посыпались. - Тебя покусывает совесть - это правда. Но не более. Похоже, раньше она у тебя крепко спала, а теперь приоткрыла глазки и показала тупые молочные зубки.

- Она не спала! - протестовал Олег.

- Ну, так значит, дремала. Сам же признал, что и до этого пацана ты вёл далеко не праведную жизнь. Почему же за других обиженных тобой ты себя не укоряешь?

- Укоряю и очень виню...

- Ой, не надо, - нетерпеливо пресекла Юлия. - Ты любишь себя, тебе важно, как ты выглядишь, и как на тебя смотрят. И ты жаждешь восхищения в любую минуту, в любой ситуации. Даже мелкая похвала вдохновляет тебя. И всё твоё показушное покаяние, выпячиваемая жалость - это всего лишь призыв: "Скажите мне, что несмотря ни на что, я хороший и достоин восхищения".

- Какая ерунда!