Черное и черное

— Ого, какая ты сказочница, — поразилась Эрта, — а зачем же я тогда убила людей твоего отца, пытавшихся убить его?

— Вот именно, зачем, если ты с ним не спишь? — упорствовала Ульрике.

— Потому что он был один, а их много, а это несправедливо. Любой справедливый воин поступил бы на моем месте также — педагогическим тоном ответила убийца, — разве ты так не считаешь?

— Ну, наверное да, но ты не воин. — презрительно возразила мелкая баронесса.

— Ты так думаешь? — безжизненно произнесла Эрта, смотря на нее сквозь решетку неживыми тусклыми страшными глазами, из которых в этот момент на Ульрике посмотрели мертвые лица всех ее жертв.

Девушка в ужасе отскочила от решетки.

Эрта безразлично продолжила:

— Ты думаешь, меня захочет полюбить какой-нибудь мужчина?

Ульрике в этом начала сомневаться. И задавать дальнейшие вопросы передумала. Она молча зашелестела юбками и удалилась.

Издалека до Эрты донеслось:

— Ты будешь гореть долго! Очень долго! На костре и в аду!

И она чуть не вздрогнула от мистицизма случившегося. Она почувствовала эмоции Ульриха. Он был где-то в двух днях пути от нее. И она очень надеялась, что он проедет мимо. Потому что нечто внутри нее боялось увидеть его еще раз, даже в последний, полагая, что встретиться с ним после того, что было для нее костром, будет для нее адом… Она хотела умереть спокойно.

Эпизод 14 Конец смерти

Когда он увидел ее, его сердце прыгнуло в груди и стало таким горячим, что он вздрогнул как от ожога. Несмотря на отсутствие мечей и ножей, и распущенные волосы, девушка была вооружена. Он видел, сколько еще на ней надето оружия. Но, она не собиралась воспользоваться им. Она собиралась умереть. Когда-то он очень хотел, чтобы она умерла. Когда-то ему казалось, что он ее почти ненавидел. Но не сейчас. Сейчас он хотел получить ответы на мучающее его вопросы и хотел чего-то еще, что он пока не мог определить. Она шла твердо ровно и безразлично, как всегда грациозно и по-звериному мягко.

Несмотря на плевки и гнилые овощи, которыми кидалась в нее толпа. Трогать ее, даже связанную, боялись, люди чувствовали ее никак не проявляемую опасность. Она шла в этой толпе как тонкий высокий олень, под ногами у которого вертелись тявкающие шавки, не замечаемые им. Даже здесь она не была жалкой. Она никогда не была жалкой, и он все же жалел ее. Ее завели на обложенный хворостом эшафот и привязали к столбу. Она не была отрешенной от того, что происходит вокруг, она спокойно осматривала город, помогла палачу, который не решался касаться ее, привязать ее руки, но никак не реагируя на происходящее с ней. Есть ли у нее нервы, — подумал Ульрих — почему она такая бездушная, черт побери. Даже если ты очень хочешь умереть, у тебя есть что-то с чем хотелось бы проститься в последний момент, но у этой ведьмы, по-видимому, ничего не было. От этой догадки ему почему-то стало ее еще жальче. И отчего то ему показалось, что умирать ей хотелось не очень. Просто почему-то ей это было надо.

И он пытался понять почему. Но, когда огонь начал подниматься к ее ногам по хворосту, подниматься все выше и выше, и он представил картину многих виденных им сожжений, представил, как сейчас вспыхнут серебряные волосы, как белая ровная кожа начнет чернеть и пузыриться, как огонь опалит ресницы, как лопнут и вытекут желтые глаза и, как в конце концов будет пахнуть ее тело, пахнущее обычно полынью и фиалками и каким-то собственным одуряющим запахом, представлять ему больше не захотелось. Ему больше не хотелось думать и понимать. Его тело само стронуло Грома и понеслось к эшафоту, давя толпу конем и прокладывая себе дорогу.

По пути он, наполовину резко свесившись с лошади, подхватил мечом какую-то бадью с мутной жидкостью и, оказавшись возле столба, окатил ею Эрту. Разрубил веревки, которыми она была привязана, и отшвырнул ее в сторону, разрушая место казни мечом, щитом и копытами Грома. Потом он заметил, что Эрта все еще сидит посреди огня. Она не собиралась двигаться с места. Проверим, насколько растягивается ее одежда, — подумал он, — и насколько она прочна. Гром сделал два прыжка и Ульрих схватив Эрту за одежду на спине, направил коня к городским воротам. Растянулась одежда почему-то не намного, и не порвалась. Но девушка, продолжая амплитуду своего движения, движениями тела сделала кувырок через голову, рванувшись и освободившись из его руки, по-кошачьи приземлилась на ноги в стороне. Ульрих подумал о том, как хорошо, что на нем сейчас кольчужные рукавицы. Иначе она оторвала бы ему руку.

Он остановил Грома, взвившегося на дыбы от резкого торможения. Несколько минут они спокойно смотрели друг на друга в суетящейся толпе и дыме пожара, который люди пытались затушить, к площади бежала стража. Он протянул ей руку, приглашая. Она смотрела на него, не отрываясь, потом, на мгновение закрыв глаза, она взяла ее. И, опершись на нее, запрыгнула на Грома, подхваченная и усаженная в седло его руками. Гром копьем летел на выход из города, никто не рисковал преграждать ему путь.