Черное кружево, алый закат

Впрочем, слышал, конечно, – и недавно, и нередко. Его сотоварищ по борьбе за права малого и среднего бизнеса, а также директор основанной Степаном ассоциации Костик Урепкин, – он частенько пользовался данным словечком. Но пользовался им как грамотный пиарщик, в совершенно практических целях, так, что ни у слушателей, ни у вещателя ни на секунду не возникало подозрение, что речь идет о том самом чувстве, когда по-настоящему стыдно бывает.

Костику не было стыдно за его пиар-пафос. Поначалу Степан думал, что он говорит то, во что и впрямь верит: тогда Костику было двадцать семь, и в нем предполагался еще не остывший юношеский пыл. Но Костику уже стукнуло тридцать пять, а пафос и возвышенный слог остались на том же месте. И тогда Степан понял окончательно: парень просто прирожденный словоблуд. Талантливый словоблуд, нужный в любом деле, – но за его искренность Степан бы и выпавшего из башки, сдохшего волоса не дал бы.

А тут вот сидит девица и говорит ему такое слово. Интересно, сама придумала? Скорее всего, да, – Дранковскому бы воображения не хватило. Хитрый и хищный, он обходится вообще минимумом слов. Наверняка только генеральную линию наметил, задание Кире дал, а уж она как могла, так и справилась, на двоечку.

– Тэк-с. Начинаем сначала. Дранковский велел тебе ко мне в постель набиться. И при этом он велел тебе за мной шпионить. И ты решила мне об этом честно сказать, потому как тебя совесть мучает. Я верно изложил?

Кира покивала.

– А вот скажи-ка, меня уже собираются убить или только могут?

– Я не знаю точно… Какая разница? И так, и так плохо!

– Если я тебе скажу, что могу однажды на тебе жениться, ты сразу побежишь свадебное платье покупать?

Она замотала головой.

– А если я скажу, что собираюсь жениться, тогда ты…

– Но я не собираюсь за вас замуж!

– Ты че, идиотка? Я ж для примера только.

– Откуда мне знать? Я на всякий случай предупреждаю.

Степан мысленно выругался.

– Так вот, лапуля, я тебе скажу, как на самом деле было: тебе велели мне этот канкан с «совестью» устроить!

– Я вас не понимаю…

Вид у нее был несчастный, темные глаза стали влажными под косым чубом, но Степан ее ничуть не жалел.

– Ах, не понимаешь! Ладно, объясняю: Дранковский велел тебе не только ко мне в койку влезть, но и сделать вид, что ты мне такой большой секрет рассказываешь: мол, и шпионят за мной, и даже хлопнуть могут! И все затем, чтобы меня припугнуть, чтобы я знал, что под контролем! Времена настали беспокойные, власти борьбу с коррупцией и рейдерством объявили, и ему охота меня в поле зрения держать, чтобы я не соскочил. Вот он тебя к этому делу и приспособил!

– Нет! – отчаянно всхлипнула она. – Все не так было! Дранковский мне ничего такого не поручал вам рассказывать! Он только хотел, чтобы я стала вашей «подружкой» и докладывала ему о ваших настроениях. А я сама – сама! – решила сказать вам правду! Только не знала, как подступиться… Я же была вынуждена вести себя как женщина, которая соблазняет мужчину!..

…«Соблазняет», она – его? Да он уступил ей чуть ли не из жалости! Целый месяц приставала к нему с намеками… Разве так мужчину соблазняют?!

– …а когда мы остались наедине, я не смогла сразу сказать, потому что вы меня тут же уложили в постель…

«Я?! Уложил?!» Степан был оскорблен до глубины души.

– …а в постели как-то не очень… удобно… о таких вещах говорить… А потом я напилась… Поэтому сказала только сейчас.

– Кстати, какого черта ты напилась?

– С горя.

Степан еще раз посмотрел на нее: длинная, худая, вся такая нескладная, как ее чуб. И дура к тому же.

Он не стал спрашивать, что за горе у нее приключилось, опасаясь очередной порции глупостей.

– Вернемся к Дранковскому. Допустим, ты сама решила мне рассказать правду, на что тебя сподвигнула… хм… совесть. А что же ты слышала? Конкретнее можно? Знаешь, лапуля, вероятность того, что меня могут хлопнуть, витает надо мной уже лет двадцать – с тех пор, как я занимаюсь бизнесом. Так что этим ты меня не удивила.

– Дядя Витя… в смысле, Виктор Станиславович… говорил по телефону с кем-то. И я слышала, как он сказал примерно такие слова: «…Кирка будет мне обо всем сообщать. А если что не так, то придется пойти на крайние меры».

Степан задумался. В ее словах и впрямь могла оказаться правда…

В разгар перестройки Степан ударился в бизнес, как едва ли не каждый второй в те годы. Знаний не было, опыта тем более, зато энергия била через край. Первые наезды рэкетиров, первые взятки чиновникам – он относился к таким делам философски. Есть вещи, с которыми не считаться невозможно, нравятся тебе они или нет. Это как правила дорожного движения: не хочешь стоять на красный и ехать на зеленый? Лучше не садись за руль, причем никогда. А раз сел, то в твоих же интересах их соблюдать. Жизнь дороже.