Черное кружево, алый закат

Вот оно что!.. Половина его одутловатого, нездорово-белого лица была парализована! Видимо, он перенес какое-то время назад тяжелый инсульт.

– П-пройдите, – повторил хозяин и покатил впереди гостя в комнату напротив крошечной прихожей. Всего их было в квартире три, как заметил Кис. – Мне жена не разрешает никого пускать, когда ее дома нет, но раз вы из собеса…

Алексей теперь понял и то, отчего голос Пукалова показался ему таким больным и старческим по телефону: из-за частичного паралича рта он произносил слова с трудом и медленно, артикулируя их непослушными губами.

Квартира не выглядела ни бедной, ни запущенной, только слишком тесной из-за обилия мебели, ковров и всяких безделушек, густо усыпавших полки «стенки». Мебель была не новой, но дорогой для своего времени, с претензией на роскошь.

– Дом скоро сносить будут? – спросил детектив.

– В следующем году должны.

– Мебель у вас, смотрю, старая уже. После переезда новую купите, да?

– Почему? – напрягся мужчина.

– Ну как, в новую квартиру – новую мебель, правильно?

– Нету у нас денег на новую! Вы что тут вынюхиваете? – Голос его выдавал возмущение, тогда как на лице по-прежнему царила маска брезгливого презрения, которую создавали опущенные книзу уголки губ – или, точнее, один уголок, на парализованной стороне. – Хотите меня пособия лишить? Не выйдет, я инвалид, у меня группа есть, мне по закону положено!

– Да что вы, что вы, зачем мне вас пособия лишать! Я просто так спросил, к слову… Мы с женой тоже недавно переехали, вот мне и стало интересно… Я не из собеса, Павел Леонидович, – без перехода произнес детектив, решив пойти ва-банк: время дорого! – Меня попросил вас навестить сын ваш, Костя.

– Ти-и-ихо! – вдруг слабо и тонко вскрикнул Павел Пукалов. – Она… Ее нет? Она не вернулась?

Он тревожно дернулся в своем кресле в сторону двери.

– Жена ваша? Нет, не вернулась… Что вы так забеспокоились?

– Нельзя при ней… Со свету меня сживет, если узнает!

– Да? Почему? – простодушно поинтересовался Алексей.

– Она всегда требовала, чтобы я его… сына… вычеркнул из жизни… Ревновала сильно.

– Бывает, – согласился детектив. – Так вот, Костя просил узнать, как вы поживаете, не нуждаетесь ли в чем…

– Вот так и живу… – он обвел левой, работающей рукой комнату. – Не нуждаюсь. Инсульт у меня восемь месяцев назад случился, что плохо… Теперь в кресле, видите. Но жена говорит, что я поправлюсь. А Костя… Он как? Не нуждается? – голос его немного дрогнул.

– Нет.

Алексей чуть не добавил: «Он теперь уже ни в чем не нуждается», – но воздержался. От такой новости, не приведи господь, у человека новый инсульт может случиться.

Первая его задача решилась легко: никаких сомнений, он попал к отцу Кости! Оставалась вторая задача, куда более трудная: выяснить финансовую ситуацию Павла Пукалова. Если у Костиного отца и имелись деньги, то упали они откуда-то относительно недавно, – он их не на трудовой ниве заработал, не на высоком посту, не в бизнесе: иначе бы жил он с семьей давно в хоромах. Тогда что? Лото? Наследство? Почему бы и нет – выигрыши в лото случаются, Алексей сам в том не так давно убедился; что же до наследства, так ведь у Кости были еще и бабушка с дедушкой по отцовской линии…

Алексей собрался расспросить о бабушке-дедушке и прочих потенциальных источниках материального благоденствия, как вдруг его осенила новая идея, которую он скромно счел гениальной.

– По правде говоря, Павел Леонидович, Костя мне строго-настрого наказал не говорить вам о его финансовых трудностях. Но он мой друг, поэтому я все же скажу вам, только между нами: плохи у него дела, очень плохи! Его жена бросила, квартиру оттяпала, алименты отсудила, да еще с ребенком видеться запрещает, стерва! Так что Костик нынче по чужим углам скитается… Но, напоминаю, это секрет!

Судя по лицу Павла Пукалова, слова детектива пришлись точно в цель. Дрожащим, если не сказать дребезжащим от эмоций и напряжения голосом он пустился рассказывать Кису о своей несчастной жизни с женой-стервой, попутно жалея сына, который, судя по словам гостя, повторил его судьбу… Кис узнал немало подробностей, в том числе и про приснопамятный арбуз на первое сентября.

Он слушал, ничем не выдавая своего нетерпения, хотя слушать было тяжело. Алексей никогда не понимал подкаблучников, – он был не в состоянии даже в теории вообразить, какие свойства души могут подвигнуть человека на подобное унижение. А всяко-разные слюни насчет строгих матерей, сломавших психику ранимых мальчиков, его не убеждали. Психологи вечно норовят ответственность на чужие плечи переложить: то маменька деспотичная, то папаша негодяй, то учительница в школе неправильная, то… А у Киса разговор короткий: сам должен ситуацией управлять! САМ. Ты вырос, все твои страхи страшные, маменьки-папеньки-училки, остались в прошлом – теперь ты мужчина!!! На тебя давит жена-стерва? Бедный, сейчас заплачу. А почему ты соглашаешься? Почему уступаешь? Почему не бунтуешь, не возмущаешься? Почему позволяешь на себя давить?!