Черное море

Он успел в самый последний момент. Ростов в очередной раз расширялся; Кобяково городище собирались сровнять с землей, чтобы построить прибрежную автомагистраль, его уже уничтожали мусорные свалки и времянки строительных рабочих. Володя провел все спасательно-археологические работы, какие смог: он нашел следы поселений, холмы из древних кухонных отбросов и утвари, а также несколько сотен могил, датируемых периодом между бронзовым веком и римским завоеванием. Летом 1988 года он начал работы над захоронением, над которым раньше стоял маленький курган, три метра в высоту, известный под номером 10, – недавно его сровняли с землей.

Почти все курганы были разграблены, некоторые неоднократно, некоторые примерно в течение года после захоронения, но курган 10 в Кобяково остался нетронутым или незамеченным. Володя Гугуев обнаружил под ним прямоугольную яму – камеру, вырезанную в земле, – и на полу ее лежал на спине скелет молодой женщины.

Она была сарматкой в возрасте от 20 до 25 лет, умершей во II веке н. э. Голова ее была увенчана диадемой из листового золота с оленями, птицами и деревьями, рядом лежали браслеты, кольца, секира и конская сбруя. Вокруг шеи была массивная ажурная гривна, из чеканного золота, инкрустированного бирюзой, с изображением ряда неведомых волшебных тварей: драконов, сражающихся с кем‑то вроде обезьян в доспехах и с булавами. В центре гривны находилось одно из тех произведений искусства, которые при первом взгляде производят не слишком заметный, но зато необратимый переворот в сознании. Безмятежный золотой мужчина сидит, скрестив ноги, его борода и волосы тщательно расчесаны, меч лежит поперек колен, обеими руками он сжимает кубок.

Все эти предметы можно увидеть сейчас в сокровищнице Ростовского краеведческого музея. Володя Гугуев исследует происхождение украшений (как он установил, среднеазиатское – великолепная гривна была, возможно, добычей, захваченной в какой‑то дворцовой или храмовой сокровищнице между Ташкентом и Афганистаном) и индоиранской мифологии, к которой относятся золотой мужчина и обезьяны в доспехах. Открытие Кобякова городища принесло ему известность и уважение в профессиональной среде. Но когда я встретился с ним в Танаисе несколько лет назад, он по‑прежнему работал диджеем в Ростове, чтобы как‑то прокормиться (в то время, поменяв пятидесятифунтовый дорожный чек на рубли, вы клали себе в карман годовое жалованье двух российских профессоров-византинистов).

Она была царевной или царицей – женщиной из какой‑то могущественной семьи – и выполняла функции жрицы, поскольку почти все предметы, оставленные вместе с ней во мраке, имели магический смысл. Однако я слышал, как Володя и его брат Юра с большим чувством говорили о “бедной царевне”. Археологи не застрахованы от ненаучных чувств по отношению к мертвым, а это был и вовсе необычный случай.

Ребенком Володя Гугуев бегал и играл в траве над ее головой. Мальчиком он гадал, кто или что может скрываться под Кобяковским холмом. Наконец, повзрослев и превратившись в привлекательного молодого человека, красу и рыцаря русской науки, он отыскал дорогу к этой спящей царевне, которая дала ему все: славу археолога, общенациональное признание в науке, такие неправдоподобные моменты радости и такие открытия, какие выпадают раз в жизни.

Она отдала ему свои сокровища, которые, будь он слабым человеком, он мог бы переплавить и превратить в миллионы, которых хватило бы на пентхаус на Манхэттене и праздную жизнь. Она подарила ему свою веру – головоломку, которую он может, если захочет, разгадывать до конца своих дней. Наконец, когда на дне ямы не осталось больше ничего, она отдала ему все, что сохранилось от ее двадцатилетнего тела.

Однако не все ее кости были там. Не хватало нескольких самых маленьких фаланг, тончайших косточек на кончиках пальцев. Я видел, что это расстраивало Володю, и мы не стали обсуждать это дальше. Но как‑то дождливым днем в Танаисе его младший брат Юра показал мне цветную видеозапись раскопок в Кобяковском кургане номер 10 и упомянул о том, что они с братом разошлись во мнениях насчет фаланг. Сам он полагал, что их отгрызли и растащили мыши вскоре после погребения, что довольно часто бывает в камерных усыпальницах без гробов. Володя, однако, с этим не согласился. Он предпочитал думать, что кончики пальцев были ритуально отрублены сразу после смерти, возможно, в ходе какого‑то обряда очищения живых от соприкосновения с покойником. Мысль о мышах была для него невыносима.

Глава пятая