Черное перо серой вороны

Впрочем, не будем углубляться в прошлое. Те времена канули в Лету, новые времена диктуют людям другие задачи, навязывают новые нравы, и старые дома уже никого не устраивают. Даже их первых поселенцев. Тем более что за последние годы в городке возник поселок под названием Ручеек из вполне современных многоэтажных домов, с презрением поглядывающих на низкорослых аборигенов, на их крошечные балкончики, на серые плиты панелей, перечеркнутые черными и белыми полосами швов, на крыши частного сектора, уходящие в сторону леса. Но мало кто из насельников «хрущеб» переселился в новые дома, мало кто из них поймал за сверкающий хвост свою Жар-птицу. И, разумеется, не в этом городке, куда Жар-птицы не залетают и где не останавливаются пассажирские поезда дальнего следования. Они проносятся мимо с бешеным перестуком колес в промежутках между электричками, оглашая окрестности хриплыми гудками электровозов, мелькают мимо вагоны, еще быстрее мелькают их окна с белыми занавесками и мутными пятнами лиц пассажиров. И никому из них нет дела до Угорска и его жителей.

— Черт знает, и откуда такие комары у нас появились! — воскликнул Иван Владимирович Будников, сорокалетний наладчик с фасовочно-упаковочного комбината, хлопнув себя по лбу и раздавив на нем насосавшееся крови насекомое. — Прямо-таки наказание господне, да и только. — И, поглядев на своего напарника, приставил к извилистой линии черных костяшек домино свою, предварительно стукнув ею по столу.

— По ящику говорили, будто птицы заносят из Африки, — ответил ему сорокатрехлетний Артем Сорокин, бригадир наладчиков, напарник Будникова не только в домино, но и по работе. — А еще говорили, что эти… как его?.. Мутанты. Климат меняется — все от этого.

Четверо стучали костяшками по доскам стола, еще человек шесть ждали своей очереди и, заглядывая из-за спин играющих в их растопыренные ладони, болели, вскрикивая время от времени от переполняющих чувств, хотя и площадь стола позволяла, и наличие коробок с домино, чтобы самим устроиться рядом. Однако не устраивались, потому что не интересно, потому что игра превращается в простое передвижение костяшек, без всякого азарта и всего прочего.

А чуть поодаль на лавочках сидели старушки и молодые мамы, следя за своими отпрысками, возящимися в песочнице, обсуждая всякого, мимо проходящего, и любой громкий звук, достигающий их слуха.

— Московский идет, — произнесла одна из старушек, заслышав звук приближающегося поезда.

— И ездют же люди, — удивилась не впервой другая. — Ездют и ездют. И деньги откудова-то берутся.

— Нужда людей гонит, — пояснила более рассудительная из них (небось из бывших учительниц), в аккуратном платье с отложным воротничком, с весьма скромным декольте, в строгих очках, с короткой прической и благородной сединой. — Без нужды человек с места не снимется. А какие по своей охоте, так те на самолетах летают.

— И-и! А как в наше-то время было! Война еще не кончилась, а нас, девчонок сопливых, погнали на восстановление порушенного. Мы с Марьей Комаровой, царствие ей небесное, в Сталинград угодили. Уж натерпелись мы там, уж натерпе-ели-ись… не приведи ос-споди, — и старушка мелко перекрестила свой оплывший живот, прикрытый выцветшим ситцевым платьем.

— Чего уж тут вспоминать — всем досталось, — вздохнула рассудительная.

И все остальные поддержали ее своими вздохами.

А за столом среди «козлятников» свои разговоры.

— Слыхали, мужики, что сегодня на конвейерном участке приключилось? — воскликнул Дениска Кочнев, совсем еще молодой парень, работающий на складе готовой продукции водителем электрокары.

— И чего там такого могло приключиться? — насторожился Будников и раздавил пляжной вьетнамкой, из которой торчали пальцы с черными ногтями, недокуренную до конца сигарету.

— Да вроде кто-то будто написал на стенке во втором корпусе что-то такое, что сам Осевок выскочил оттудова и набил морду нашему директору Косолобову. Не слыхали? — настырничал Дениска, заглядывая в глаза своих старших товарищей, в которых, впрочем, не находил ничего, кроме скуки. — Вы ж там сегодня работали! — изумился он по поводу такого всеобщего равнодушия.

— Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь, — произнес Будников и потянулся как тот кот после сытного обеда. И даже зевнул, широко раззявив рот. — Наше дело — конвейера, — пояснил он. — А они на полу стоят. На стены нам глазеть некогда.

— Не, я понимаю, что это самое, а только сегодня всех вызывали к начальнику охраны Щуплякову и трясли, кто, мол, написал, когда и так далее, — не унимался Дениска. — Меня тоже вызывали: не видал ли я кого из посторонних, кто бы входил или выходил.

— И что? — подал голос четвертый игрок, пенсионер Терентий Емельянович Негрудин, круглая голова которого была сплошь покрыта седой щетиной, и, подумав, поставил дупель-шесть, громко при этом крякнув.