Черное пламя Раграна (СИ)

Вот только все мысли о Кариде растворяются и меркнут, стоит взглянуть в затягивающие черные топи, какими сейчас кажутся глаза Вайдхэна. Клубящееся в них черное пламя придает его облику не просто что-то звериное, а что-то по-настоящему хищное и притягательное. Настолько притягательное, что, когда его руки ложатся на мою грудь, а сильные пальцы сдавливают и перекатывают чувствительные вершинки — кажется, мне уже достаточно одного этого прикосновения, чтобы содрогнуться от горячего, растущего внутри наслаждения.

— Нет, — упрямо говорю я. Или выдыхаю. Вместо стона, который, кажется, пламенем клубится в груди — как клубятся в черных глазах огненно-колючие искры, словно оторвавшиеся от языков пламени брызги, раскаляющие ночь.

— Нет? — взгляд темнеет сильнее, ночь сгущается. — Ты мне проиграла, Авро-р-ра, — даже само мое имя звучит так, что отзывается во мне, в груди, разрастаясь острым тягучим жаром.

— Проиграла — тогда делайте это быстро! — упрямо говорю я и упираюсь ладонями ему в грудь, как будто на самом деле могу оттолкнуть дракона.

Но я не могу, а черное пламя, бьющееся в его глазах как запертое в клетке, с силой ударяет в меня. Ударяет, выплавляя из головы все мысли. Все до единой, кроме безумного желания впиться в резкие, жесткие, но такие красивые губы, которые почти касаются моих. Но лишь для того, чтобы выдохнуть:

— Как скажешь, Аврор-р-ра, — вслед за пламенем в меня ударяет рычание, а после он резко разводит мои бедра и — одним рывком, на каком-то сдавленном выдохе — мы становимся единым целым. Мне казалось, это будет больно, еще больнее, чем было с Каридом — после такого долгого перерыва, но эти мысли тоже теряются, растворяются, тают, сгорают во всепоглощающем окутывающем нас пламени.

Нет ни крупицы боли, лишь долгое сладкое чувство.

Чувство растянутости, чувство полного единения, а еще чувство, что кроме нас и полыхающих вокруг черных лент, скрывших от меня комнату, не осталось ничего больше. Есть только мы и наше дыхание, застывшее, как и мы на мгновение в едином порыве. А после срывающееся с губ рывками в такт движениям, обжигающим, плавящим, сумасшедше-яростным.

И я, сначала выдыхая, позволяю вырваться из себе первому стону.

За ним — второму…

Глубокий взгляд, ударяющий в меня, ударяет так же остро, как каждое движение, там, внизу.

— Мне нравится, когда ты такая, Аврор-р-ра, — произносит он. — Мне нравится, когда ты кричишь… подо мной.

И ритм нашего единения превращается в танец пламени. Такой же безумный, рваный и дикий, не сдерживаемый ничем. Под моими пальцами — литые мышцы, кажется, сотканные из силы огня, его ладони на моих бедрах, и ленты пламени окутывают нас нестерпимым жаром. Все плотнее, скользя по коже, обжигая и заставляя содрогаться в ожидании большего.

Когда оно приходит — вспыхивая, взрываясь во мне таким безумием наслаждения, что в груди просто не хватает воздуха на стон, а после его становится столько, что выдох взрывается криком, я вздрагиваю всем телом. Дрожу и рассыпаюсь искрами пламени — снова и снова, снова и снова, снова и снова…

— Ма-ам!

Пальцами вцепляюсь в простыни.

— Ма-ма!

Резко открываю глаза. Что?!

На постели сидит Лар и смотрит на меня:

— Мама! Ты так кфичала, и я как настояфий муфчина пфишел тебя спасти!

Глава 15.2

Щеки все еще пылали, не говоря уже о том, что творилось со всем телом. Пришлось приложить ладони к лицу, чтобы хоть немного унять жар, но не получалось.

— Ты меня уже спас, драконенок, — обняла сына и тут же его отпустила. Посмотрела на часы: раннее утро, за окнами по-осеннему темно, рассвет еще часа через два.

— Пфавда? — Лар расплылся в улыбке.

— Правда. Кто тебе рассказал про настоящих мужчин? — спросила, чтобы немного отвлечься самой. Слишком ярким был этот сон, но, что самое странное, еще и очень реалистичным. Я всем телом чувствовала текущие по нему ласки, и огонь, врывающийся в меня, и… не только огонь. На этом моменте я покраснела и порадовалась тому, что в комнате темно — только редкий свет от окон соседних домов и пытается дотянуться, но тщетно.

— Даг! И Зои. Зои сказала Дагу: ты у меня нафтояфчий муфчина! А я спфосил, что это. Спро-сил! Что это. Даг сказал — настояфчий муфчина всегда спасает жен-щин! И помогает им! Вот!

— Чудо ты мое расчудесное, — я улыбнулась. — Спать больше не хочешь?

— Нет!

Лар положил игрушечного драконенка рядом, а сам вскочил и принялся от души прыгать на моей постели. Обычно я такое не поощряла, но сейчас только смотрела, как веселится мой сын. Я помнила все наши совместные дни, помнила, как и что было до мелочей. С ним. Но не со мной. Про себя я почти не помнила, что-то делала на автомате (например, когда забрасывала вещи в стиральную машинку или убиралась), а что-то — по необходимости: работа, танцы. Вчера, пожалуй, впервые за долгое время я вернулась в танец по-настоящему. Всем сердцем. Искрила, горела, полыхала на сцене.

До вчерашнего дня все мои чувства, вся моя любовь сходились на Ларе, но именно угроза его потерять, именно счастье от того, что я обрела его вновь, помогло мне чувствовать так ярко, так остро, так огненно.