Черное платье

Думать о том, что от нее все равно не зависело, ей не хотелось, и она отгоняла от себя мысли о бывшем муже, которые назойливо преследовали ее на протяжении всего последнего года. Словом, она была в эйфории.

* * *

Когда Наташа приехала в Шереметьево, регистрация пассажиров на ее рейс еще не началась — она пристроилась со своим обшарпанным чемоданом где-то в стороне и, наблюдая за шумной толпой, думала: «И что меня сюда принесло в такую рань? Наверное, я стала как тетя Нина, которая всегда приезжает на вокзал за час до отхода поезда. Но тете Нине шестьдесят семь, и она всего боится. А мне — тридцать три… Ленка бы сказала, что это комплекс незащищенной женщины. И была бы права. Незащищенной и к тому же брошенной. Брошенной, как старый башмак… Да-да, как старый, рваный, никому не нужный башмак. Без пары».

Какие-то люди — элегантно одетая молодая женщина и двое мужчин в дорогих костюмах — остановились неподалеку от нее, и Наташа, чтобы отвлечься от непрошеных мыслей, стала прислушиваться к разговору. Они вспоминали какого-то Сеземана, который бросил жену и живет в Париже, и хохотали, и ей казалось, что у них невероятно счастливая и беззаботная жизнь и что поездка в Париж для них — то же самое, что для нее поездка с мамой в гости к тете Нине — на Трубную, а вовсе не событие вселенского масштаба.

Она почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы, и подумала, что напрасно отговорила Сережу ее проводить — сейчас ей было бы не так одиноко. Но тут же, вспомнив про Париж, она заставила себя успокоиться — раз уж она туда летит, то, может, не все еще так плохо в ее жизни?

Прошло полчаса. До регистрации оставалось несколько минут, и Наташа огляделась в поисках человека, который должен был передать ей посылку. Никого не заметив, она направилась к стойкам, где пассажиры заполняли таможенные декларации, достала ручку и приготовилась писать.

— Наталья Владимировна?

Наташа вздрогнула и обернулась — перед ней стоял невысокий мужчина средних лет с большим родимым пятном на правой щеке.

— Я от Юрия Дмитриевича…

— Как вы меня напугали! — выдохнула Наташа и тут же подумала: «Какой странный… Неужели он тоже ученый?»

— Извините, я не хотел.

Он достал из нагрудного кармана небольшой плоский сверток и протянул ей.

— Вот… Юрий Дмитриевич просил передать. Отдадите человеку, который подойдет к вам в аэропорту.

— Как он меня узнает?

— Не волнуйтесь, вас опишут по телефону.

— Кто?!

— Как кто? Юрий Дмитриевич.

— Ах да, конечно… Хорошо, давайте, я уберу в чемодан.

— В чемодан не надо — здесь очень важные документы. Если багаж потеряется, они тоже пропадут, а этого ни в коем случае…

— Разве багаж может потеряться? Его же регистрируют!

— У нас все может быть. Положите это в сумочку или в карман. Повторяю, здесь очень важные документы, и Юрий Дмитриевич просил, чтобы…

Человек явно нервничал и начинал сердиться.

— Хорошо-хорошо! — перебила она. — Не беспокойтесь!

«Что там такое, и почему он меня ни о чем не предупредил? Я бы не стала связываться! Впрочем, какое мне дело? Какие-то документы… Это его проблемы».

Она убрала сверток в сумочку и повернулась к столу, на котором лежала ее декларация.

— Вы случайно не знаете, как ее заполнять? — спросила она, но никто не ответил: когда она обернулась, человека с родимым пятном уже не было.

Дальше все прошло в страшной суете. Она выстояла в огромной очереди к таможеннику, симпатичному парню с рыжими волосами и веснушчатым лицом. Он отругал ее за неправильно заполненную декларацию, но когда она сказала, что летит за границу впервые и ничего не знает, улыбнулся, и ей показалось, что он похож на Сережу. Неожиданно для себя Наташа сказала ему об этом, и он улыбнулся снова.

Она взяла чемодан и перешла в следующую очередь, поменьше, — на регистрацию. Когда перед ней оставался один человек, она слегка замешкалась и вдруг почувствовала, что кто-то слегка задел ее чемоданом. Наташа обернулась. «Pardon, madame, excusez-moi!»[1] Это был иностранец в плаще и клетчатом шарфе. «Француз…» — рассеянно подумала она, слегка кивнула и тут же забыла о нем.

Регистрация прошла без малейших затруднений, потом был паспортный контроль, где ей уже никто не улыбался, и, наконец, она оказалась в просторном зале ожидания, где набралось довольно много пассажиров. Она села на банкетку, открыла сумочку, повертела в руках сверток и переложила его в пластиковый пакет, в котором лежал ее зонт.

* * *

Наконец объявили посадку. Пассажиры, подхватив ручную кладь, сгрудились у ворот, где две улыбающиеся стюардессы выдавали посадочные талоны, и по длинному рукаву потянулись к самолету. Очутившись в салоне, Наташа нашла свое место. Оно оказалось с левой стороны, между двумя другими креслами, в одном из которых, около иллюминатора, сидела необъятных размеров женщина. Она приветливо посмотрела на Наташу, убрала с ее сиденья увесистую сумку и спросила, нет ли у нее ручной клади. Наташа беззаботно ответила, что у нее вообще нет почти никакой клади, что она летит всего на неделю, к подруге, и ей ничего особенного за эту неделю не понадобится.