Черное солнце

И обо всем этом разведка Великобритании узнавала напрямую во многом благодаря Элисон Эшби. Баве знал, что нацисты неравнодушны к женской красоте. Более того, для них красота лица была единственным и настоящим достоинством женщины. Если она красива, так чего же еще желать?

Поэтому срочное сообщение Эдварда Милна, полученное всего лишь полчаса назад, где он в кратких, но резких выражениях просил генерала отменить для Эшби миссию в Берлине и вернуть ее в Лондон, еще раз подтвердило то, что ставки в этой страшной игре были сделаны самым лучшим образом.

Агна Кёльнер, несмотря на отсутствие профессионального и жизненного, – по причине своей молодости, – опыта, прекрасно справлялась с заданием. Баве даже хотелось узнать, что именно она сделала для того, чтобы очаровать не только Геринга, но и Геббельса? А впрочем, какие могут быть усилия, если речь идет о красивой молодой девушке, чья неопытность и чистота сами по себе служат великолепной приманкой? Даже для больших и хищных рыб. Нет, поправил себя генерал, – тем более для больших и хищных рыб. Отбивая такт по крышке полированного стола, Баве сбился с ритма. Но улыбка так и осталась на его лице. Он был доволен, очень доволен.

* * *

«…Мне очень страшно. Я ничего не понимаю! Совсем, совсем ничего! Знал бы ты…но как это объяснить? Я вынуждена играть роль, много ролей. Улыбаться, когда улыбаются они, смеяться, когда они шутят. Даже если это «шутки» о том, из какой кожи лучше всего сделать плеть – из кожи гиппопотама, «как у фюрера» или…из человеческой? Поверить не могу, что я пишу это всерьез. Боже. В какой мир мы попали? Знаешь, мне кажется, я – это уже не я. Я кончилась. Иссякла. Даже кукла выглядит живее меня, Стив. А ведь мы здесь только четыре месяца. Иногда мне кажется, что это никогда не закончится, и тьма поглотит меня. Когда я смеюсь над их шутками, я думаю о том, а что если я – как они? Оглядываясь по сторонам, я вижу роскошь и богатство. Уют и негу. Золото затмевает своим блеском все. Даже шприцы для инъекций – из золота. Гер. сидит на наркотиках. Я знаю.

Геб. смотрит на меня так…и они знают, Стив! Они все о нас знают: где мы живем, и что мы едим, и как мы спим. Иногда, по ночам, я просыпаюсь с мыслью о том, что вот сейчас они все зайдут в наш дом, и начнут допрашивать нас, проверяя, насколько хорошо мы знаем друг друга…а я не знаю Эдварда. Мне страшно. Я веду себя с ним так глупо. Я могла бы с ним поговорить, ведь он столько раз спрашивал о тебе, и я помню, как ты говорил, что он – первый после тебя, кому я могу полностью доверять. Но где ты? Сейчас май, Стив. Самое начало месяца, первые числа. Странно видеть, как красиво в Груневальде, и в его лесах, что разделены небольшими речками. Я мало говорю с Эдвардом. Потому что, мне кажется, не знаю о чем. Разве нужно ему знать, как мне страшно? Как вся наша совместная выдуманная жизнь, смущает меня? Я даже не могу долго находиться с ним наедине, потому что все острее чувствую напряжение между нами, которое с каждым днем становится все больше. Я вижу, и, даже, несмотря на то, что у меня в этом нет никакого опыта, знаю, что значат его взгляды. Вижу, как чуть-чуть дрожит его рука, когда, в присутствии Ильзы, мы изображаем супругов, и он нежно гладит меня по щеке. И вижу, как неловко ему от этого. Я не хочу, чтобы ему было больно. Но я не могу ему ответить. Никому не могу. Я как будто ничего не чувствую. Так стало в тот день, когда тетя сказала нам с тобой, что папы и мамы больше нет. Сердце как будто застыло.

Но я не могу жаловаться, Стив. Я живу в роскоши. И я – живу. Грузовики гестапо проезжают мимо нас, мы с Эдвардом слишком богаты, чтобы попасть в группу риска. Тем более, мы подходим под описание арийцев. Особенно Эдвард. Я вижу, как женщины смотрят на него. Так же на меня смотрят мужчины. Нас оценивают по цене лошадей, которых при случае можно забить, если мы не научимся искусственным аллюрам. Той самой плетью из кожи гиппопотама.

Но мы научимся, Стив. Обещаю. Пусть иногда мне кажется, что это не закончится, но мы должны сделать все, что возможно. Все, что в наших силах, правда? Я постараюсь быть с Эдвардом мягче, он очень заботиться обо мне, и я хочу, чтобы он знал, что…».

* * *