Черное солнце

Клянусь, я слышу, как что-то снует за стеной, слышу, как кровь пульсирует в моих венах, электрическое жужжание верхнего света, шаги где-то далеко, машины на улице. Чем больше я концентрируюсь на звуках, тем громче они становятся, пока не начинают захватывать мой мозг.

— Вот так, — говорит он через мгновение. — Дыши глубже, Ленор. Сосредоточься на мне, а не на шуме, иначе это сведет тебя с ума.

Я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня со своим хмурым выражением лица, как обычно.

— Видишь, — говорит он. — Это пройдет.

И он прав. Шум стихает, и чем дольше я смотрю в его немигающий взгляд, укрытый элегантными бровями, тем больше исчезает и мой мир.

На какие наркотики он меня подсаживает?

— Расскажи мне побольше о своих родителях, — говорит он.

Мои родители. Почему он продолжает упоминать о них?

Мгновение он пристально смотрит на меня, затем элегантными шагами пересекает комнату, перетаскивая бархатное кресло, пока оно не оказывается прямо напротив меня. Он садится в него, опираясь на локти, часы из нержавеющей стали поблескивают. Сегодня на нем нет смокинга, но он по-прежнему одет в какой-то очень дорогой костюм, судя по четким стрелкам и тонкому блеску серого материала. Без галстука, просто белая рубашка с расстегнутой парой пуговиц. Его горло кажется странно притягательным, как будто я почти чувствую, как под его кожей бурлит кровь.

— Где я? — спрашиваю его.

— Я задаю вопросы, — спокойно говорит он. — Это ты привязана к стулу. И я хотел бы поговорить о твоих родителях.

— Почему? Это все из-за них? — мой голос повышается. — Хочешь выкуп? Они заплатят. У них есть деньги.

— У меня тоже есть деньги, лунный свет, — говорит он. — Денег столько, что даже не знаю, куда их девать. Дело не в этом.

— Тогда в чем же дело?

Уголок его пухлых губ подергивается.

— В тебе, конечно.

— Ладно. Отлично. Почему я? Почему я здесь? Почему ты хочешь, чтобы я говорила о своих родителях, если они тут не при чем?

— Вопрос в том, откуда ты родом, Ленор. Знаю, ты понятия не имеешь, но у тебя могут быть ответы, даже если ты сама еще этого не знаешь, — он наклоняется вперед, протягивает руку и просовывает длинный, стройный палец мне под подбородок, его ноготь заострен, и я клянусь, что с каждой секундой он становится все длиннее.

Я не двигаюсь ни на дюйм, боясь, что он проткнет мне кожу, если шевельнусь.

— Я терпеливый человек, — говорит он осторожно, слова подобны шелку. — Но этому я научился. Это не в моей натуре. Моя истинная природа — это то, чего ты никогда не захочешь увидеть, хотя увидишь, если продолжишь испытывать меня, — он делает паузу, проводя ногтем вверх, пока я не чувствую резкий укол, когда он прокалывает кожу. Я вздрагиваю, не в силах отвести взгляд от его зрачков, которые становятся все больше и больше, почти поглощая меня целиком. — Ты недостаточно напугана. Я могу это исправить.

Он убирает палец, и я в ужасе смотрю на стекающие по нему капельки крови.

Мгновение он любуется, изящно раздувая ноздри, затем подносит палец к моим глазам.

— Ты видишь? — спрашивает он, приподняв бровь. — Вот чего они хотят от тебя.

— Мою кровь? — спрашиваю я, загипнотизированная. И подумать только, раньше от вида собственной крови у меня выворачивало желудок. Теперь это прекрасно, и пугающе одновременно.

— Твою истинную природу, — сообщает он мне. — То, что глубоко внутри. Этого они хотят.

Я ни хрена не понимаю, о чем он говорит.

— Кто они такие? — спросила я.

Он молча смотрит на меня. Не знаю, игра света это или что-то еще, но клянусь, его зрачки краснеют.

— Ну, чего ты хочешь? — добавляю я, умудряясь отвести взгляд от крови.

Он подносит палец к себе, поворачивает его, наблюдая, как красная струйка стекает по тыльной стороне его бледной ладони. Он изучает ее, как будто смотрит на редкую картину в музее, пытаясь понять, что хотел сказать художник.

Затем он медленно высовывает свой длинный язык и слизывает кровь, при этом его глаза не отрываются от моих, зрачки из голубых становятся черными.

Добыча.

Ты — его добыча.

— Ты гребаный психопат, — кричу я, все мое тело инстинктивно вздрагивает, напрягаясь в веревках.

Еще одна скупая улыбка.

— Так все говорят.

Затем он закрывает глаза, глубоко вдыхает через нос, его мышцы напрягаются.

Я наблюдаю за ним, сердце замирает от страха, остальная часть меня поддается жгучему очарованию. Если он хотел, чтобы я боялась, что ж, я боюсь. Потому что я не думаю, что выйду отсюда живой. И все же тайна того, почему я ему нужна, что он собирается делать со мной дальше, вызывает у меня любопытство, как у кошки. Кошка, у которой всего одна жизнь.

Он сглатывает, его кадык подпрыгивает на шее, а затем открывает глаза, уставившись на меня еще пристальнее, чем раньше. Мои нервы снова приходят в состояние повышенной готовности, это ощущение, что за мной наблюдают, выслеживают за секунды до нападения.

— Ты попробовала мою кровь, — тихо говорит он. — Я попробовал твою. Полагаю, на данный момент мы квиты.

— Что за нездоровое влечение у тебя к крови? — я чуть не выплевываю эти слова.