Черное солнце

Абсолон хватает меня за руку, отрывая меня от барной стойки. Он бросает взгляд на царапины на дереве под ним, а затем одаривает меня таким свирепым взглядом, что мне хочется повернуться, убежать и спрятаться.

— Солон, — резко произносит Вульф, достаточно резко, чтобы Абсолон встретился с ним взглядом. — Извини. Это была не ее вина.

Свирепость во взгляде Абсолона лишь немного смягчается, становясь более холодной и расчетливой.

— Я знаю, что твоя, Вульф. Не беспокойся. Просто приготовь напитки.

Затем он хватает меня за руку и тянет прочь от бара к стеклянной двери в сигарный салон. Он открывает дверь и практически вталкивает меня внутрь. Я спотыкаюсь на несколько футов, прежде чем ухватиться за спинку кожаного кресла, смотря на Солона тем же злобным взглядом, которым он одарил меня ранее.

Конечно, его это не беспокоит.

— Садись, — говорит он мне, кивая на кресло.

— Мне удобнее стоять, — говорю я ему.

— О, правда? — он качает головой и проходит мимо меня к встроенному хьюмидору¹⁷ в углу. За исключением хьюмидора и рядов старых книг вдоль стен, обстановка такая же, как и в главной гостиной, темная и роскошная. — Хочешь выкурить сигару стоя? — спрашивает он, прежде чем залезть в хьюмидор.

— Кто сказал, что я курю сигары? — кричу я ему вслед.

Он держит в руках две сигары и резак для сигар, и снова указывает на стул.

— Садись, — говорит он, выуживая из кармана пачку спичек. — Не заставляй меня повторять. Чем послушнее ты будешь, тем лучше это будет для тебя в конце концов.

— Почему? — спрашиваю я, но грубо плюхаюсь в кресло. Не знаю, почему я не получила изящных движений, став вампиром. Абсолон и Вульф словно скользят в своих движениях.

— А ты как думаешь, почему? — спрашивает он, усаживаясь напротив меня со всей элегантностью, которой мне так не хватает. Он отрезает кончик своей сигары устрашающим щелчком острых лезвий резака и засовывает кончик в рот, раскуривая. Пламя отбрасывает тень на половину его лица, складка между бровями похожа на расщелину.

— А ты не умеешь щелкать пальцами, чтобы зажечь? — спрашиваю я его. — Вульф умеет.

Он свирепо смотрит на меня, щеки втягиваются, когда он тянет дым из сигары. Наконец, он убирает ее, дым валит с его губ.

— Могу, — говорит он. — Но считаю, что это сплошной выпендреж.

Затем он зажимает сигару между зубами, клыки почти прокалывают ее, протягивает руку и отрезает кончик от другой сигары, протягивая ее мне.

— Возьми.

— Я не курю.

— О, так вот почему в твоей квартире пахло травкой? — сухо говорит он.

Упоминание о квартире, о травке приводит меня в другое состояние. Я на мгновение смотрю на Абсолона и понимаю, что больше не могу позволить себе упрямиться, если хочу вернуться к своей прежней жизни. Очевидно, что у меня нет шансов вернуться обратно, но будучи живой хоть какие-то шансы будут, а будучи мертвой — нет.

— Отлично, — говорю я, забирая у него сигару. Засовываю ее в рот и жду, пока он зажжет еще одну спичку. Пламя танцует, а он близко наблюдает за мной.

— Вдохни, — говорит он. — Полностью в затяг.

Я чуть не подавилась.

— Сигару так не курят! — говорю я ему.

— Почему это?

Я вынимаю сигару изо рта, чувствуя, как гудит от нее кожа.

— Можно повредить легкие. И заболеть раком. Это не сигарета. Надо держать во рту, отпускаешь и…

Мне не нравится легкая улыбка на его губах.

— Повреждение легких? — повторяет он. — Мы гребаные вампиры, Ленор. У нас иммунитет. Затянись.

Это кажется таким чертовски неправильным, но я делаю то, что он говорит, потому что мне любопытно. Я вдыхаю дым, густой и черный, и я знаю, что прямо сейчас должна ужасно кашлять, но пока что… чувствую себя хорошо. Дым такой гладкий. Немедленно расслабляюсь, получая множество приятных ощущений в затылке, и глубже погружаюсь в кресло, едва замечая, как входит Вульф и ставит напитки на стол.

— Она быстро учится, — комментирует Вульф, с впечатлением оглядывая меня.

— В ней много чего скрыто, — размышляет Абсолон. Затем он бросает на Вульфа многозначительный взгляд, и тот выходит из комнаты, закрывая за нами дверь.

— Что, черт возьми, в этой сигаре? — мечтательно спрашиваю я, любуясь тем, как она выглядит в моей руке. Пока что это лучше, чем любая травка.

— Ничего особенного, — говорит он. — Кубинская. Но влияет на нас по-разному, особенно когда куришь ее так, как это делаем мы.

Боже. Комната начинает наполняться клубами дыма, и я чувствую, что погружаюсь все глубже и глубже, теряясь в тумане.

Но какой бы расслабленной я себя ни чувствовала, Абсолон остается настороже, пристально наблюдая за мной.

— Ты хочешь есть? — спрашивает он.

При упоминании о голоде я сжимаю челюсти.

— Что именно?

— Ты неделю ничего не ела.

— Я пробыла здесь неделю?

Боже мой.

— Ты вообще ешь еду? — спрашиваю я его. Захочу ли я когда-нибудь снова есть?

Он слегка кивает.

— Да. Наш вкус обостряется. Хорошая еда — это потрясающе. Плохая пища на несколько недель лишает аппетита. Нужно учиться быть очень разборчивым в том, что потребляешь, но одна из прекраснейших вещей в жизни — это наслаждаться хорошей едой в сопровождении хорошего алкоголя, а затем, возможно, сигарой.

— А потом кровью.