Черное солнце

Интересно, а еще «цветики» будут?

«Хорошо, что я все-таки решилась на эту прогулку», — подумала Светлова. Явившаяся ее очам народная фольклорная хороводная традиция была неплохой возможностью увидеть всех Николаевых или, во всяком случае, изрядное их количество сразу.

* * *

Аня побрела обратно в деревню по тихой пустынной лесной тропе. И вдруг услышала за спиной шаги. Светлову догнала высокая, статная, как говорят в таких случаях, ядреная девушка. На ее голове в довольно жидкую косу была вплетена некая тесемочка — ленточка. Разумеется, тоже вышитая!

— Из города? — поинтересовалась девушка.

— Из города. — Аня кивнула. — Какие у вас обычаи интересные.

— Интересные, — согласилась девушка.

— Вас как зовут?

— Да зовите меня Тимофеевна.

— Понятно. А я Аня. А это, что же, у вас тоже особый орнамент? — Аня кивнула на ее красивую ленту в голове.

— Это косицей называется. Лента такая вышитая… Ее каждой девушке порядочной иметь полагается. Мне вот от маменьки досталась. Она еще, когда в девушках была, тоже ее себе в косу вплетала.

Разговаривая и идя рядом с Аней, ядреная девка Тимофеевна медленно выплетала из косы вышитую бисером ленту, а потом вдруг, взмахнув сим предметом, как удавку, накинула косицу Светловой на шею.

Та едва успела подставить руки.

Но ядреная девка Тимофеевна потому и была ядреной, что обладала силою, и неимоверной, не девичьей вовсе. Косица медленно, но верно стягивалась у Ани на шее.

— Окстись! Окстись, дурында этакая! Отпусти ее, тебе говорят! — услышала вдруг уже задыхающаяся Светлова знакомый голос.

Спасение пришло в виде крепкой увесистой коряги, обрушившейся внезапно на голову девки Тимофеевны.

Обладательница коряги, милейшая женщина Елизавета Пафнутьевна Николаева, явившаяся чудесным образом невесть откуда, оттащила несопротивляющееся тело Тимофеевны чуть в сторону от тропинки.

«Замечательная, милейшая» — иные слова и в голову Ане сейчас не приходили… (Как она могла еще недавно считать эту чудесную свою спасительницу, Елизавету Пафнутьевну, грубой?) Между тем Анина хозяйка, взяв крепко за плечи уже несколько обмякшую Светлову, с силой ее встряхнула:

— Чтой-то ты маленько у меня сомлела, барышня!

Аня вдруг неожиданно и громко икнула от пережитого.

— Чтой-то… — передразнила Светлова Елизавету Пафнутьевну. — Сомлеешь тут у вас!

Анна осторожно дотронулась до шеи и с ненавистью поглядела на косицу в руках у Тимофеевны, ту самую, которая только что чуть не отправила ее на тот свет.

— Ну и обычаи у вас тут.., народные, елки-палки!

Анна отряхнула с себя бисеринки, осыпавшиеся с косицы-удавки.

— А я предупреждала, девка. Куда почапала без спросу?! Шальная вы, барышня, все-таки… У нас тут ходить по лесам-то надо умеючи…

— Она, что у вас, совсем того?!

Аня кивнула на медленно приходившую в себя и бормотавшую что-то себе под нос девку Тимофеевну.

— Ну, вроде того… Мания! — Елизавета Пафнутьевна употребила это ученое городское слово с уважением. — Баб городских она не любит. Страсть как не любит. У ей парень в город сбежал, так она с тех пор того.., сбрендила немного.

У нас тут москвичи двое, муж и жена, конску ферму завели… Лошадей напрокат хотели давать… Чтобы из города к ним приезжали отдыхать, на конях кататься. Так Тимофеевна бабу ту, фермершу, невзлюбила. Страсть как невзлюбила! И подумай! Такой наговор той фермерше сделала — от бабки-то Тимофеевна мно-ого чего знает! — та-акие слова сказала, что конь под той женщиной кувыркнулся.

Да так, что по косточкам ее едва собрали! В больнице потом пролежала чуть не год… А обратно уж к нам возвращаться — ни-ни. И правильно! Какая тут конска ферма в наших-то местах может быть?

Елизавета Пафнутьевна вздохнула и сама ответила решительно:

— Никакая.

* * *

Проснувшись на следующее утро в светлой деревенской-комнатке, Анна принялась составлять план действий.

«Куда мог такой Николаев из деревни Ковда отлучиться? — думала она. — По какой-такой надобности?! Даже если бы он вовсе не собирался разлучаться с родными местами и категорически не имел таких намерений, его бы все равно забрали в армию».

С помощью сельсовета Светлова нашла в деревне нескольких Николаевых, отслуживших в армии.

Но никто из них Геннадия Олеговича Геца на фотографии не признал, никогда такого имени не слышал и никоим образом с ним в жизни своей не пересекался.

Правда, оставался еще один Николаев, которого Светловой никак не удавалось повидать.

Ей объяснили, где он живет. Но и только. И при этом Анне показалось, что собеседники как-то странно на нее поглядывали.

* * *

Дом, вросший в землю, покосился. И был пустой, с запертой дверью. Аня прислонилась лбом к мутноватым стеклам окон, но ничего не увидела.

Было что-то крайне неприятное в этом пустом неухоженном доме, в этой звенящей тишине заброшенности. В жутковатом прикосновении паутины к лицу, когда Анна заглядывала в темноту раскрытого настежь сарая.

Там тоже никого не оказалось. Хотя совсем недавно еще явно водилась какая-то живность. Об этом говорили резкий запах и куриные перья, застрявшие в соломенной подстилке.

Она уже собралась было уходить, когда за спиной послышался шорох.