Черное солнце

— Елизавета Пафнутьевна!

Утром за завтраком Аня равнодушно смотрела на дары обитателей коровника.

Крыночка с топленым молоком. Кувшин холодный, в жирных плотных капельках. Сметана. Ложка, ясное дело, в ней стоит, а не лежит. Масло домашнее свежее, душистое, не имеющее ничего общего с магазинным, зазывно желтеет.

Ну, кисломолочная пища.., ладно, так и быть.

Что же касается, собственно, молока, то прав Брэгг: в природе — это пища исключительно для детенышей! И человеку взрослому употреблять ее совсем ни к чему.

— Елизавета Пафнутьевна! — повторила она настойчиво…

— Аушки-и!

— Что за обычай такой народный, деревья украшать?

— Это на Новый год, что ли?

— У нас что, сейчас Новый год?

— Да нет вроде. — Елизавета Пафнутьевна с притворной ленцой демонстративно зевнула.

— А вот чтобы — по другим праздникам? Не слыхали?

— Слыхали, не слыхали! Не твоего ума это дело-то. Сидела бы дома! Лучше было бы. Уж больно ты глазастая! Везде, видно, поспела. Не к добру такое проворство!

С улицы между тем донесся какой-то неясный шум.

Он становился все явственнее, превращаясь, по мере приближения, в недовольный ропот многих голосов.

— Эй, Лизавета!

Послышался звон разбитого стекла, и в окно влетел камень.

И попал очень метко на стол.

Глиняный кувшин раскололся. Черепки разлетелись в стороны. Молоко полилось со стола на пол.

Аня отскочила в угол. А Елизавета Пафнутьевна всплеснула руками:

— Ах, ироды, что творят! Ну, точно! Доигралась я, кажется, на старости лет. Ведь говорила! Говорила же я тебе: сиди не рыпайся! Нет, гулять она пошла! Шастать! — зло бормотала моя хозяйка, хватаясь за голову.

Аня осторожно по стенке подобралась к окну.

То, что она увидела, вряд ли могло их обеих обрадовать.

За плетнем, рядом с домом Елизаветы Пафнутьевны, шумела толпа сельчан. И вид их навевал Светловой мысли самые что ни на есть дурные. Мужики были с вилами — классика!

— Где твоя приезжая, Лизавета?! — кричал народ. — Выдавай нам ее сюда! — потребовал чей-то решительный женский голос в толпе.

«Уж не девка ли Тимофеевна такие неприемлемые требования выдвигает? — возмутилась Светлова. — Мало того, что уже однажды чуть не придушила ленточкой, так теперь еще с вилами заявилась!»

Впереди импровизированного «войска» Анна, кроме всего этого, разглядела и маленького Воробьева. В этой компании он явно чувствовал себя предводителем.

— Они, что, тоже не любят городских баб? — поинтересовалась шепотом Светлова у Елизаветы Пафнутьевны, памятуя — поистине незабываемую! — встречу с девкой Тимофеевной. — У них тоже мания? Любимые члены семьи в город подались? Сбежали с нехорошими городскими женщинами?

Елизавета Пафнутьевна только фыркнула, Анна же продолжала возмущаться:

— Крестьянское восстание Воробьева? Русский бунт, бессмысленный и беспощадный?

— Без смысла-то ничего не бывает! — вполне здраво возразила Пафнутьевна. — И тут причина, стало быть, есть. Недаром я тебя предупреждала! Да что уж теперь об этом. И некогда!

— Ну, нетрудно догадаться об этих ваших причинах. Человека загубили! И на дерево подвесили, как сало для синиц. А теперь хотят продолжить сокрытие трупа, свидетеля убрать. Меня то есть ликвидировать собираются!

— Много ты знаешь! — вздохнула Пафнутьевна.

— Да уж… Для того чтобы с жизнью расстаться — хватит!

— Вот что, бабонька! Давай-ка мало-помалу отседова выбираться.

— Я, собственно, с удовольствием. — Аня пожала плечами. — Не подскажете ли как?

— Это уж мое дело, — пообещала Елизавета Пафнутьевна. — Ты сумку свою, главное, хватай. И побегли отседова! Эвакуироваться будем.

Светлову не понадобилось долго уговаривать…

Она более чем шустро схватила свою небольшую сумку с вещами.

И еще раз, уже на бегу, взглянула в окно.

Ропщущая толпа граждан между тем, кажется, рассредоточилась. От нее понемногу отделялись отдельные индивидуумы… А рассредоточивались они, эти индивидуумы с вилами и кольями, натурально, вдоль плетня.

— Кажется, вы правы, Елизавета Пафнутьевна, — прокомментировала тактику врага Светлова. — Нас окружают.

— А то не права! — проворчала та.

В ответ на Анино предположение хозяйка ухватила Светлову за руку своей жесткой, твердой, как наждачная бумага, ладонью и потянула за собой на кухню.

"Командорское пожатие! — отметила про себя Анна. — А куда она, собственно говоря, меня тянет?

Если захочет сдать народу, вряд ли справлюсь! Ей-то что? Отдала — и отдыхай себе. Вот что значит воздух и молочные продукты. С такой «бабушкой» попробуй-ка потягаться, никакие приемы не помогут".

— У вас что там, подземный ход? Прямо в соседний лес прорыт? — не теряя присутствия духа, пробормотала Аня.

Но с кухоньки они шмыгнули не в подземный ход, а в сопредельное помещение, чем-то, особенно запахом, напоминающее хлев.

— Я сюда в морозы ягненка забираю, — объяснила Пафнутьевна.

Прямо из этого темного, без окон, закутка они выбрались в высокий бурьян, начинающийся сразу от его стены.

А уж из зарослей бурьяна — в покато спускающийся к берегу озера огород.

— Может, в баньке нам спрятаться? — пробормотала на бегу, пригибаясь, как боец под пулями, Пафнутьевна.