Черное солнце

— Да. Приезжает полечиться, отдохнуть. Не хочет этого делать там. Папарацци сразу разнюхают, что она… Она не слишком здорова. За свою карьеру волнуется.

— Вы думаете, она боится именно папарацци?

— Ну да!

— То есть Юлсу волнует общественное мнение?

— Ну да. Ее волнует мнение этих лягушатников. — Генерал нахмурился. — А зря! Я бы на ее месте плевал на них с высокой колокольни… В конце концов.., мы великая держава…

— Но сами «лягушатники» вряд ли так думают.

И вы не на ее месте, генерал.

— Ой, забыли немцы, французы, поляки, чехи одна тысяча восемьсот двенадцатый год! Европа эта ваша… Прав был Жуков, когда уже на исходе войны сказал: а не пройти ли нам прямо до самого Ла-Манша? Если бы его послушали, где бы сейчас была ваша Европа?

— Пожалуй, вы правы.

Аня задумчиво смотрела на генерала. Она мысленно составляла для себя портрет Тегишева, дополняя его в процессе разговора все новыми и новыми качествами.

Типично имперский человек — «Все наше лучше, потому что наше».

Он так высокомерен, что и не подумал бы чего-то там в своей жизни стесняться. Он, генерал, своей жизни не стыдится.

Марион Крам слишком долго прожила в Голландии, и расчет ее оказался не верен. Она-то рассчитывала на степень влияния общественного мнения.

Но не существует для Тегишева ни мнения, ни влияния.

Игорь Багримович смотрел на все именно с высокой колокольни. Почти на все. А уж на Европу — тем более. На все «их» мнения и точки зрения, и что бы они там о нем ни думали.

Как он там сказал? «Знаете, как бы вам это объяснить… Я бы никогда не стал сводить счеты с женщиной, с которой был близок».

Это верно; он может бросить, забыть, выгнать.

Но ехать в Амстердам? Искать, беспокоиться, хлопотать, стрелять?

И все это ради чего? Ради того, чтобы какой-нибудь «поганый журнальчик» не написал о нем пару-тройку неприятных строчек? И где?! В Европе какой-то, которую другой военачальник, маршал, хотел поиметь до самого Ла-Манша!

Нет, Игорь Багримович Тегишев — типично имперский человек.

Что-то тут не сходилось…

Разумеется, у Тегишева был мотив и прямой повод убить Крам.

Но что-то тут не сходилось.

Дело в том, что у Тегишева явно был своеобразный кодекс чести.

Ну, не может человек, собирающийся по-настоящему рисковать жизнью на дуэли, вероломно проломить череп женщине! Не может!

Если он убил Крам… Если Тегишев мог убить ее, то почему не расправился с нею, Анной Светловой?

А ведь ему даже и убивать самому Анну не надо было. Просто не дать себе труда в прошлое их свидание спасти ее. На то у него и существует желтоглазая хищница Маша, пасется в вольере. Просто оставил бы погибать.

Получается, что Игорь Багримович — честный, порядочный человек. А честный, порядочный человек преступление совершить не может.

И тем не менее точно известно, что одно преступление, давшее повод Крам его шантажировать, он все-таки совершил.

А такое преступление разве мог совершить человек, для которого существует кодекс чести, твердые нравственные правила, принципы и так далее?

Имперский человек Игорь Багримович мог сделать это только в единственном случае: если другая этика оказалась сильнее его личной. А именно — этика государства!

Игорь Багримович — человек, для которого интересы государства всегда были превыше собственных. Вот в таком случае — когда речь идет о пользе государства, он и выбирать бы не стал! Не стал бы сомневаться и рассуждать: хорошо это или плохо! Он просто выполнил бы то, что ему полагалось выполнить по долгу службы.

Как генерал, однако, разволновался, когда речь зашла о его якобы «личной нечестности», личном преступлении! Имуществом он военным якобы торговал. Да, такого обвинения он снести не может!

Еще бы, Игорь Тегишев — и вор! Тут и до дуэли дело дошло бы!

Другое дело, когда идешь на преступление ради интересов государства. Для поколения Тегишева такое преступление — и не преступление вовсе, а выполнение долга. И при таком взгляде на вещи создание любого вида оружия не преступно, а почетно, Но убийство Маши Крамаровой, его бывшей и, кажется, по сути, единственной настоящей возлюбленной — у Светловой не было никаких оснований не верить его словам, — это случай совсем иной, — Какая редкая вещь! — восхитилась Светлова; и прежде чем попрощаться с генералом, она подошла к этому «чуду».

Он стоял в углу гостиной — маленький пузатый комодик.

— Инкрустация костью, — сдержанно похвалился генерал.

Анна восхищенно покачала головой.

— Прелесть!

— Это очень дорогой антиквариат. Пользуется невероятным успехом. Как только где-нибудь на аукционе появляется что-либо подобное, все ценители сходят с ума.

— А вот это?

Светлову, которая, как говорится, «ни уха ни рыла» не смыслила в такого рода ценностях, по правде сказать, больше интересовал стоявший на комодике подсвечник.

— Тоже на аукционе приобрели?

— Нет. Это Юля недавно купила где-то в антикварном магазине в Европе. Вот, привезла домой.

— У девочки и вкус отличный!

— И тут вы правы, — согласился генерал Аня попробовала приподнять бронзового Меркурия.

— Ну и тяжесть!

— Да! Орехи колоть вполне подойдет.