Черное солнце Афганистана

Майор Владимир Николаевич Екимов с грустью понимал и осознавал, что такое пренебрежение к своим войскам могло происходить только в нашей стране, хотя и самой передовой и нацеленной на утверждение всемирного социалистического братства и счастливой жизни простых трудящихся людей на всей земле. Дикость какая-то получилась, да и только! Ни в какие ворота не лезет. Послать тысячи людей в длительную командировку в чужую страну, пусть и дружественную, но все равно чужую, послать не на прогулку, а на войну, и без единой копейки денег. Мало того, высокое руководство умудрялись месяцами не выплачивать им положенное денежное довольствие. А в армии не бездушные автоматы службу несут, а живые люди, которым в быту необходимы самые элементарные вещи: мыло, зубная паста, одеколон, паста для бритья, носки, спички, сигареты… Купить конфет или пряников, бутылку минеральной воды или пива… Впрочем, пива в этой стране нет, хотя не это главное… В общем, как хочешь, так и выкручивайся!

Екимов обошел солдатские палатки, которые стояли в два ряда в стороне от взлетно-посадочной полосы. Поздравил солдат, сержантов, технический персонал с наступившим Днем Армии и Флота, а заодно и проверил командирским глазом соблюдение чистоты и порядка, уставных требований, а, главное, обратил внимание на приподнятое, праздничное настроение у подчиненных, ожидание чего-то приятного и радостного.

У инженерно-технического персонала все было с точностью до наоборот. В просторной комнате жутко накурено, плавал блеклый сиреневый туман, он как бы оседал на понурые скучные лица, делал их безразличными и тоскливыми.

Екимов поздравил инженеров с праздником, но в ответ они только грустно отшутились:

— Какой же это праздник, командир, если его отметить нечем!

— Нет ни капельки, чтоб горло смазать…

— Живем, как американцы в тридцатые годы.

— А что же было у них в тридцатые годы? — поинтересовался Екимов.

— Как что? Сплошной сухой закон, командир! — пояснил майор Иван Одинцов, инженер по вооружению. — Только у них тот сухой закон утверждался силой принятого закона, а у нас по случаю сплошного безденежья.

— Вы же понимаете, что это все временные трудности.

— Мы и на земле тоже живем временно и постоянно преодолеваем трудности, которые сами же себе создаем, — начал отвечать Одинцов, любитель пофилософствовать. — Каждый раз наши так называемые временные трудности становятся резиновыми и растягиваются на неопределенно длительное время…

— Тише вы! Летит!

В раз наступившей тишине все стали настороженно вслушиваться. На аэродром заходил на посадку вертолет.

— Это не наш!

— Точно, не наш.

Екимов насторожился: надо идти встречать начальство.

— Из Кабула, но не штабной, — успокоили его инженеры, вслушиваясь в характерный хлопающий звук. — Тяжелый, транспортный.

— По нашему заказу доставляет запчасти и боеприпасы.

— Ми-шесть?

— Точно, это Ми-шесть!

— Мы спасены, Николаич! — радостно воскликнул майор Одинцов. — Это Ми-шесть, тяжелый транспортный вертолет, в котором, как известно, в противообледенительной системе лопастей используется качественная спиртоглицериновая смесь!

Инженеры загадочно переглянулись, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Екимов, поддерживая общее настроение, одобрительно кивнул.

— Кого пошлем гонцом?

— Рисковать не будем, — сказал Одинцов, надевая фуражку. — Дело серьезное и ответственное. Если общество не возражает, то к вертушке пойду сам.

Вернулся он довольно быстро. Но выразительная физиономия майора говорила больше слов. Радостное ожидание потухло, как огонек зажженной спички на ветру.

— Не тяни резину, Иван. Выкладывай!

— А чего тянуть? Смесь-то есть, да не про нашу честь.

— Не темни!

— А чего тут темнить? Смесь имеется в наличии, но не такая, какая нам требуется на данный момент жизни, — и грустным тоном закончил. — Навряд ли кто-либо из вас отважится ее опробовать.

Одинцов рассказал, что бортовой техник вертолета, — бестолковый раззява и тупица, каких мало на белом свете! — по своей дурости совершил непоправимую ошибку: он залил ценную жидкость в канистру из под керосина, и теперь от нее за десятки метров несет, как от хранилища горюче-смазочных материалов.

В комнате наступила тягостная тишина. Из глубины кто-то спросил:

— А ты образец на пробу взял?

Кто-то добавил со знанием дела:

— Еще надо анализ сотворить, чтобы убедиться в непригодности этой смеси.

— Вы что же это, совсем меня за мальца-несмышленыша принимаете?

С этими словами майор Одинцов достал из-за пазухи помятую алюминиевую армейскую фляжку. Потряс ею в воздухе, как ценным трофеем.

— По самое горлышко заправили!

— Тогда открывай, чего тянешь, — раздались обрадованные голоса со всех сторон.

Фляжка с отвинченной крышкой пошла по рукам. В комнате запахло керосином. Этот запах перебивал прокуренный сигаретный дух. Инженеры кисло морщились.

— Проблема, мать твою ети…

— Задачка для химиков с двумя неизвестными.

— Надо же умудриться такую ценность испохабить!

— Хватит трепаться! — Одинцов взял фляжку, завинтил крышку. — Какие будут предложения?

— Надо помозговать…

— Безвыходных положений не бывает.