Черное Таро

Со стороны станции послышался шум автомобиля. Адъютант всмотрелся сквозь начинающийся снегопад и, подавшись к царю, зашептал что-то. Николай Второй, опустив глаза, выслушал его и, хмуро кивнув, поднялся по ступенькам в вагон.

— Поручик, это депутаты государственной Думы Гучков и Шульгин, — сказал адъютант, обернувшись к Корсакову, — сопровождает их генерал Рузский, его вы, я надеюсь, знаете. До особого распоряжения никого вагон не пускать.

— Слушаюсь, — Корсаков замер возле поручней, с ненавистью глядя на приближавшихся думцев.

Отороченные мехом пальто, бобровые шапки. Гучков, на ходу протирая заиндевевшее пенсне, что-то тихо говорил мрачному Шульгину. Позади, чуть отстав от штатских, вышагивал главнокомандующий армиями Северного фронта генерал-аъдютант Рузский.

— …Василий Витальевич, — Гучков частил скороговоркой, сбиваясь с шага. Пенсне никак не хотело утвердится на покрасневшем носу, — я прошу вас, поддержите. С нашими полномочиями мы… — он осекся, поймав взгляд Корсаков, хватанул ртом морозный воздух и закашлялся.

Спустившийся из вагона флигель-адъютант козырнул им.

— Государь ждет вас, господа.

Рузский, отвернувшись, стоял в стороне, пока они оскальзываясь и тяжело сопя поднимались по ступеням.

— Вы идете, ваше превосходительство? — спросил от двери вагона Гучков.

Генерал молча полез в вагон.

Чувствуя, как дрожит все внутри в ожидании роковых минут, Корсаков ходил вдоль вагона. Он уже не ощущал мороза, ему стало жарко. Подхватив снег он стал жевать его, чувствуя во рту привкус смолы и сгоревшего угля.

Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем на ступенях появились дпутаты. Гучков в распахнутом пальто и Шульгин, закутанный в шарф, будто и не раздевался в жарко натопленном помещении. Потряхивая папкой с бумагами, Гучков устремился к поджидающему их автомобилю, то и дело оглядываясь и торопя спутника.

Корсаков посмотрел им в след, ощущая в груди пустоту. В горле стоял комок, который не сглотнуть, и не выплюнуть. Ноги будто вросли в снег и казалось, уже никогда не удастся сдвинутся с места. Из бормотания Гучкова он расслышал только одно слово, но это слово убило надежду, заставило остановиться сердце, заморозило кровь. Отречение…

Движение в дверях вагона заставило его придти в себя. В проеме двери в одном мундире стоял император. Снег падал на его непокрытую голову и не таял, а глаза у нег были уже не усталые, а мертвые…

— Ваше Величество, скажите, что это неправда!

— Полноте, поручик. Это не я отрекся, это отреклись от меня.