Черное воскресенье

Мошевский протолкался сквозь толпу на самый верх трибуны. Вертолет, «пузырь», человек, стоящий на стабилизаторе дирижабля на миг зависли над Миссисипи, навсегда запечатлевшись в его памяти, а затем все исчезло в ослепительной вспышке света и в адском грохоте взрыва, приплюснувшего Мошевского к содрогнувшейся трибуне. Шрапнель исхлестала стоявшие по берегам реки деревья, а воздушная волна повалила их, выворотив из земли корни; вода взбилась пеной и взметнулась вверх, образовав в реке огромную впадину, которая тотчас заполнилась снова, а в дымном воздухе образовался огромный — словно опрокинутый холм — конус падающей вниз со страшным ревом воды. Через много секунд, далеко вниз по течению, винтовочные шипы на излете испещрили оспинами поверхность реки и, словно градины, забарабанили по металлической обшивке судов.

В нескольких милях оттуда, заканчивая поздний ленч на самом верхнем этаже Международного торгового центра, высившегося над городом, Рэчел увидела вспышку. Она встала, и тут высоченное здание дрогнуло, полопались стекла в окнах, она обнаружила, что лежит на спине, а на нее все еще сыплются осколки стекла. И, глядя на испод столешницы, Рэчел поняла. Она с трудом поднялась на ноги. Какая-то женщина сидела у ее ног на полу с открытым от ужаса ртом.

Рэчел посмотрела на нее и сказала:

— Он погиб.

Окончательный список пострадавших во время взрыва насчитывал 512 человек. На стадионе погибли 14 человек — они были затоптаны насмерть в воротах, 52 пострадали от переломов, полученных в попытках пробиться к выходу, у остальных обнаружились синяки и ссадины. Среди получивших синяки и ссадины оказался и президент Соединенных Штатов. Он заработал их, когда десять агентов секретной службы навалились на него, чтобы прикрыть своими телами. В городе 116 человек получили незначительные ранения от осколков стекла, разлетавшихся от разбитых взрывной волной окон.

На следующий день, в полдень, Рэчел Баумэн и Роберт Мошевский стояли на небольшом пирсе на северном берегу Миссисипи. Они простояли там уже много часов, наблюдая, как полицейские катера обшаривают металлическими кошками дно реки. Поиски продолжались всю ночь. В первые часы удалось обнаружить и вытащить на берег несколько кусков обгоревшего металла от вертолета. С тех пор — ничего.

Пирс, на котором они стояли, был изрешечен и местами расщеплен шрапнелью. Течением било о пирс огромную дохлую зубатку. Все тело рыбины было в дырках.

Мошевский казался безучастным. Он не отрывал взгляда от полицейских катеров. Рядом с ним на пирсе стоял парусиновый чемодан: через три часа Мошевский должен был везти Мухаммада Фазиля в Израиль, чтобы тот предстал перед судом за бойню в Мюнхене. В самолете компании «Эль-Аль», который прислали за ними из Израиля, летели четырнадцать израильских коммандос. Считалось, что они смогут создать надежный буфер между Мошевским и его пленником на долгом пути домой из Соединенных Штатов.

Лицо у Рэчел опухло, глаза были красны и сухи. Она выплакалась за ночь на кровати в отеле «Ройал Орлеан», впившись пальцами в рубашку Кабакова, пропахшую дымом его сигар.

С реки дул холодный ветер. Мошевский набросил свою куртку на плечи Рэчел. Куртка доставала ей ниже колен.

Наконец головной катер дал один протяжный гудок. Полицейская флотилия, убрав кошки, направилась вниз по течению. И осталась пустая река, мощно влекущая тяжелые воды к морю. Мошевский отвернулся, и Рэчел услышала странный, сдавленный звук, вырвавшийся из его горла. Она прижалась щекой к его груди и обвила руками — насколько хватило рук. Она гладила его по спине, чувствуя, как горячие слезы капают ей на голову. Потом взяла его за руку и повела вверх по берегу, словно ребенка.