Черное воскресение

Наджир одобрительно кивнул. Он знал – Далия говорит правду. Она как-то помогала подготовить трех японских террористов к акции в аэропорту Лод, в Тель-Авиве. Там они убивали всех без разбора. Поначалу японцев было четверо. Один из них сдал во время подготовки – нервы не выдержали, – и Далия на глазах у его товарищей разнесла ему череп очередью из пистолета-пулемета.

– Почему ты так уверена, что им не овладеют вдруг угрызения совести и он не выдаст тебя американцам? – не успокаивался Али.

– А если и так – что они выиграют? – спокойно возразила ему Далия. – Я мелкая сошка. Ну захватят они взрывчатку. Но ведь у них пластиковой взрывчатки и так хватает – нам ли этого не знать?

Это было рассчитано на Наджира и попало в цель: Далия заметила, как он бросил на нее быстрый взгляд.

Израильские террористы практически постоянно пользовались американской пластиковой взрывчаткой типа С-4. Наджир никогда не забывал, как вынес из взорванной квартиры в Бхандуне тело своего брата, а потом вернулся, чтобы отыскать среди развалин его ноги.

– Американец пришел к нам потому, что ему нужна взрывчатка. Вы это знаете, товарищ, – продолжала Далия. – Я тоже нужна ему, по разным причинам. Наши цели не идут вразрез с его политическими убеждениями: у него нет политических убеждений. Понятия «совесть» для него тоже не существует – в принятом значении этого слова. Он никогда меня не выдаст.

– Давайте взглянем на него еще раз, – предложил Наджир. – Товарищ Далия, ты изучала этого человека в определенной обстановке. Я хочу показать его тебе в совершенно иных обстоятельствах. Али?

Абу Али поставил на стол шестнадцатимиллиметровый кинопроектор и выключил свет.

– Мы совсем недавно получили этот материал из надежного источника в Северном Вьетнаме, товарищ Далия. Фильм показали по американскому телевидению, но это было еще до того, как тебя приняли в Дом Войны. Вряд ли ты могла его видеть.

На стене замелькали размытые цифры – пошел начальный ракорд, послышались нестройные звуки какой-то музыки. Затем лента пошла быстрее, музыка обрела строй – зазвучал гимн Демократической Республики Вьетнам. Яркое пятно света на стене обрело очертания: стала видна беленая комната. В комнате, на полу, – американские военнопленные, десятка два. Затем в кадре – трибуна с прикрепленным к ней микрофоном. Высокий изможденный человек медленно подходит к трибуне. На нем – висящая мешком арестантская роба, такая же, как у сидящих на полу, носки и плетеные сандалии. Одна рука прячется в складках куртки, другая плотно прижата к бедру. Он кланяется вьетнамским военным чинам – они на переднем плане. Потом встает перед микрофоном и начинает говорить.

– Я – Майкл Дж. Ландер, – очень медленно произносит он. – Командор ВМС США, взят в плен 10 февраля 1967 года, после того как сбросил зажигательные бомбы на больницу для гражданских лиц близ Нин Бина… близ Нин Бина. Несмотря на то что я являюсь военным преступником и доказательства моих преступлений неопровержимы, Демократическая Республика Вьетнам не прибегла к наказанию меня, но продемонстрировала страдания, явившиеся результатом американских военных преступлений, совершенных мной и другими… и другими. Я раскаиваюсь в том, что совершил. Я раскаиваюсь, что мы убивали детей. Я призываю американский народ покончить с этой войной. Демократическая Республика Вьетнам не питает вражды… не питает вражды к американскому народу. Только к поджигателям войны, которые у власти. Мне стыдно за то, что я совершил.

В кадре – военнопленные, сидящие смирно, словно старательные ученики. Их лица совершенно лишены выражения. Фильм заканчивается. Снова звучит гимн.

– Топорная работа, – произнес Али по-английски. – Руку они ему, видимо, привязали.

Английский его почти безупречен.

Пока шел фильм, Али внимательно следил за Далией. Лишь на секунду расширились ее зрачки, когда в кадре крупным планом возникло изможденное лицо Ландера. Все остальное время она оставалась совершенно бесстрастной.

– Бомбил зажигалками больницу… – задумчиво продолжал Али. – Значит, опыт в таких вещах у него есть.

– Он летал на спасательном вертолете. Его захватили, когда он пытался взять на борт экипаж подбитого «Фантома», – возразила Далия. – Вы же все читали мои докладные.

– Я читал то, что он тебе рассказал, – ответил Наджир.

– Мне он говорит правду. Он не умеет лгать. Я прожила с ним два месяца. Я знаю.

– Ну, во всяком случае, большого значения это не имеет, – заявил Али. – Есть масса других его особенностей, которые нас интересуют.

И более получаса Али расспрашивал ее о самых интимных деталях поведения американца. Когда расспросы закончились, Далии показалось, она слышит знакомый запах. Возник ли он в этой комнате на самом деле или просто работало воображение, но Далия мысленно перенеслась в лагерь палестинских беженцев в Тире. Она увидела себя восьмилетней девчушкой, собирающей в узел влажное тряпье с постели, на которой ее мать и мужчина, приносивший им еду, вздыхали и стонали всю ночь.