Черное зеркало

Как ни странно, но через пару минут Виктор Максимович очухался. Как-то робко огляделся, чего-то вдруг очень испугался. И бочком, бочком направился к двери.

— Ты куда, мужик? — поинтересовался Игорь.

— Я пойду…

— Куда ж ты такой пойдешь, мудила!.. — хмыкнул отошедший от бешенства Серега.

— Ничего… не впервой…

В прихожей отыскали его плащ. Помогли надеть.

— Точно доедешь? — усомнился Барин.

— Доеду, доеду…

— Ну хрен с тобой… Погоди!

Барин отошел к столу, взял недопитую бутылку и, плотно завинтив горлышко пробкой, сунул ее тому в карман.

— Это тебе на посошок… Только сразу не пей. Дотяни до дому.

Дверь захлопнулась. И Виктор Максимович, так никем и не опознанный родственник усопшей Ларисы Липской, исчез в туманной дали бескрайних просторов бытия…

— Козел! — вполголоса ругнулся Серега, закуривая сигарету. — Только уболтал бабу, только потекла…

— И у меня… — отозвался Игорь. — Я уже неделю на простое. Лопну скоро… Представляешь, даже на соседку стоит…

— Это на ту, что была-то?.. — хохотнул Серега.

— Ну…

— Правильно, Игорек! Всякую шваль на х… пяль. Бог пожалеет — хорошую даст.

Внезапно Игорь заметил, что в дальнем углу дивана оживленно беседуют Гоша и Эдичка. Глаза у Гоши туманно сияли, рука мягко похлопывала Эдичкину коленку. Игорь толкнул Серегу плечом:

— Убери от него Эдичку.

— А что, голубой, что ли?

— Черт его знает. За ноги не держал. Но похоже.

Серега заржал:

— Корректирует Эдькину сексуальную ориентацию?.. Давай я его вырублю.

— Сам уйдет…

Серега поднялся. Но тут заиграла музыка, и Иришка, подбежав к дивану, вытянула Эдичку на середину.

— Давай потрясемся!

— Ну вот и уладилось. А ты боялся… — хмыкнул Серега и пошел к своей блондинке.

После получасового бешеного ритма сменяющихся один за другим однообразных хитов все попадали кто куда. В это время вернулся с трудом дозвонившийся в дверь Юрик. Снова зазвенела посуда, под потолком сгустились облака сизого дыма.

Петька сидел на диване и, окруженный дамами, рисовал что-то такое, отчего те заливались визгливым смехом. Мужиков не подпускали.

— В чем дело? — сгорая от любопытства, тянулся в их сторону Барин.

— Сейчас увидишь! — хохоча во весь свой широкий рот и сверкая белыми зубами, отмахнулась Марина. Потом схватила рисунки и, развернув веером, показала собравшимся.

Это были шаржи. Пьяная Петькина фантазия разыгралась не на шутку. И каждый из присутствующих был не только поразительно узнаваем в этих рисунках, но и снабжен пикантными, свойственными именно ему аксессуарами.

Естественно, все одинаково гоготали над чужими портретами, но по-разному и с большей долей критичности воспринимали свои. Игорю сразу вспомнилась аналогичная сцена из «Незнайки».

Эдичка покраснел как рак и быстро куда-то засунул свое изображение. Гоша презрительно усмехнулся и даже не прикоснулся к рисунку.

Больше всех потешался Барин.

— Я на основе твоих шаржей всем нам визитные карточки закажу, — в перерыве между приступами хохота пообещал он.

— Клево! — оценила свой портрет Иришка и повесила его себе на шею.

Гоша подошел к ней. Скорчил кривую мину.

— Ты хоть в Эрмитаже-то была?

— Была, была… — Она пренебрежительно скользнула по нему взглядом. — Не пальцем деланная… Эдуард!

Иришка схватила Эдичку за рукав и потащила за собой:

— Ты мне нужен. Пойдем-ка на пару слов…

Игорь налил два стопаря и примирительно обратился к Гоше:

— Бухнем?

Тот брезгливо поморщился:

— Благодарю за любезность. Будет надо — сам себе налью.

— Ты чего кислый такой? Бродишь как тень отца Гамлета…

— Слушай, иди к своим!..

— А тебе не кажется, Гоша, что мы сегодня твою сестру поминаем?

— Нет, не кажется. Вы тут такой бардак устроили… Те, кто действительно поминал, давно уже ушли.

— Ну извини…

Игорь отошел и подсел к Барину, который настраивал гитару. Затем взял несколько аккордов, прокашлялся. После чего потребовал водки.

— Иначе не тот кайф, — объяснил он.

Игорь придвинулся к Тане. Обнял за талию, прижавшись к ее мощному телу и зафиксировав ладонью основание полной груди. Та дернулась слегка, но не отодвинулась.

Барин запел:

— На Театральной площади немного театрально

Стоял я, опершись рукой на Оперный театр…

Бренчал незамысловато, однообразными аккордами, но зато пел проникновенно и трогательно. С душой.

За первой песней зазвучала вторая, затем третья… Постепенно лицо Барина как-то скривилось. Он запнулся, всхлипнул… И вдруг слезы ручьем потекли по его обветренным щекам.

Марина нежно погладила седую шевелюру:

— Бедненький…

Барин налил полный стакан, залпом выпил. Вытер глаза:

— Простите, ребята. Не могу больше…

Игорю была не совсем понятна эта вселенская тоска людей шестидесятых, какой-то надлом и душевная боль. Но чувствовалось, что им в отличие от более молодых было открыто нечто такое, что на всю оставшуюся жизнь каким-то осколком застряло в сердце, отпечаталось в душе и, несмотря ни на какие передряги, держало их на плаву…

В комнату незаметно проскользнули Эдичка и Иришка.

Игорь поднял глаза.

Иришка, вся раскрасневшаяся, с победоносным взором, усадила Эдичку рядом с собой на диване.