Черное зеркало колдуна

Шацкий помотал возмущенно головой. А на что бабам грамота сдалась, лукавого только тешить! Жена должна в рот мужу смотреть и уму мужниному удивляться! Мало ли чему книги научить могут! Сам Еремей Иванович в грамоте силен не был, для книг был у него подьячий Федор Толоконников, да и сама Марфа.

«Ну и характер у Арины! Много воли ей дали! Да и Марфа совсем стыд потеряла! Мужу перечить вздумала! Если бабы начнут заправлять, то конец придет Руси!»

От таких мыслей стало даже приятнее, спокойнее, что ли. Боярин даже плечи расправил и озираться перестал. Внезапно вспомнил дело, беспокоившее всю неделю, и снова приуныл. Все пошло кувырком. Наверное, не случайно дела стали страшные твориться на Москве. Сатанинские… Подумал и осенил себя крестным знамением, на всякий случай. Вспомнил молодого писаря, найденного замученным, да так, что живого места на теле не осталось. Сроду на Москве таких бесовских дел не водилось. Ну порежут кого по пьяни или по злому умыслу, на дыбу вздернут злодея, но потом его же на погост отвезут и за упокой души помолятся. Но чтоб такая лютая смерть – не было такого! На Руси жили просто, без затей, а какая богобоязненная душа такое сотворит?! Убитого писаря он знал. Звали его Иван Хлопонин, и был он из сыновей боярских. С отцом его, Василием, вместе на Литву ходили. Да только как Василия не стало, вдова его поиздержалась, да и по нынешним временам особенно не размахнешься. Поэтому и пристроили родственники старшего на воинскую, а среднего, Ивана, на государственную службу. Хотя Ванька был только на чужую работу глядеть горазд. Ни усердия, ни старания в хлопонинском отпрыске не было, одна печаль-забота тревожила молодца – как бы погулять, попировать да за красными девицами поволочиться.

А вчера ключница Агафья с рынка новости принесла, что стражники на Дмитровской дороге нашли бездыханное тело дружка хлопонинского – Фомы Снегирева, из богатой купеческой семьи. Агафья бубнила своим заупокойным голосом, что, мол, кровищи натекло ужас, и еще подробности, от которых живот наизнанку выворачивало, а глаза горели блеском то ли страха, то ли неясного торжества. Совсем стало непонятно. Вначале все на Фому думали, мол, по пьянке сотоварища порешил. Ан нет, получалось, что не он. Их с Ванькой водой было не разлить, два сапога пара: ветреники и бездельники. Только за что им такую лютую смерть? Как ни думал боярин, придумать не мог. Один ответ: козни лукавого.