– А зачем я тебя посылаю за папкой?! – взревел Лешка.
Я вопросительно приподняла одну бровь.
Оказалось, что Лешка уже давно собирает компромат на Камиля и ему удалось кое-что заснять на пленку.
– Кстати, а откуда у тебя в сумочке оказалась пуговица-фотоаппарт? – спросил Лешка.
– Те двое типов что, твои были?!
Лешка самодовольно кивнул.
– Я нашла ее в туалете.
– И ты ее подобрала? Молодец, съемка оказалась мне очень кстати. У меня тоже есть знакомые специалисты. Они проявили микропленку.
– И что?
– Отдашь снимки Мурату. Вот он обрадуется.
Я молчала. Я не знала, что думать. Мне не хотелось предавать Камиля. И вообще, как я буду выглядеть в глазах Мурата?
Я не желала влезать в борьбу, которую не начинала, хотя все ее участники и пытались меня туда втянуть. Я мечтала, чтобы все они оставили меня в покое. Пусть делят между собой свои империи, но пусть разбираются сами. Да я практически не вижу нефтяных денег, хотя их часть и причитается моим детям. Нам перепадают какие-то крохи с Надеждиного стола. Я ведь сама кормлю семью, сидя ночами за компьютером и создавая тексты. И я готова так жить и дальше. Меньше денег, но спокойнее. За детей спокойнее. А это – главное.
Правда, красную папку я из Лешкиного сейфа все-таки возьму, чтобы самой ознакомиться с содержимым. Отдавать ему ее или нет – другой вопрос.
Чтобы лишний раз не ругаться с Лешкой, я сказала, чтобы он продиктовал мне код сейфа, и записала его на последней странице записной книжки, рядом с новым Лешкиным мобильным.
У меня был к нему последний вопрос: он сам организовал свою смерть на Кипре?
– Нет, это Хабибуллин. Мне просто крупно повезло. Я прилетел не один, с приятелем. Мы взяли два одноместных номера на разных этажах. Оставили кое-какие бумаги у меня. Я пошел в бар, а его отправил за ними. Ну а потом… Решил быстро делать ноги. Взял его паспорт, одежду. Понял, что «смерть» дает мне широкие возможности. Все думают, что меня нет. А я есть. Тело-то исказило до неузнаваемости.
– А борода откуда?
– Накладная. Специально брал с собой.
– А зачем ты полетел на Кипр?
– Дела были. Вот уж не ожидал, что и ты там окажешься. Ладно, Оля. Поехали. Когда ты сможешь взять папку?
– Во вторник, – ответила я, пояснив, что Надежда Георгиевна хочет отправить меня на переговоры.
Лешка сказал, что позвонит мне во вторник вечером и мы договоримся о следующей встрече.
– А тогда уже обсудим, что ты конкретно скажешь Мурату и когда к нему поедешь.
Лешка встал из-за стола первым. Наверное, благодаря тому, что мы несколько минут назад вспоминали пуговицу, я обратила внимание на то, что на его фирменных летних бежевых брюках пришита самая простая гладкая пуговичка, причем не подходящая по цвету: она была скорее желтой и вообще имела непонятный оттенок.
Не самый вежливый из мужчин, Лешка повернулся ко мне спиной и первым тронулся в направлении выхода, не интересуясь, поспеваю я за ним или нет.
Я же застыла на месте. На правом кармане мелькнул маленький тканевый лейбл с английским словом «JOY». Бежевый кожаный лейбл с этим же словом был пришит к поясу.
Я на мгновение закрыла глаза. Бежевую пуговицу со словом «JOY» я нашла в шкафу на вилле Хабибуллина. Была уверена, что там кто-то прятался, пока мы с Камилем сидели внизу.
Так знал Камиль или не знал, что Лешка находится наверху? И кого Хабибуллин ходил провожать среди ночи?
И как Лешка мог выяснить, что мои дети находятся на вилле Хабибуллина? И точно знать, когда там не будет нас с Камилем? Как он оказался рядом с тем местом, где меня сбила машина?
На ватных ногах я проследовала к своему «Запорожцу». Лешка, уже сидевший за рулем «девятки», помахал мне рукой и первым поехал в направлении города. Я тронулась вслед за ним.
Глава 28
В понедельник секретарша Надежды Георгиевны, к которой я поехала с утра, очень четко меня проинструктировала, и я решила, что меня не ждет ничего сложного.
– Так мне нужно подписать эти контракты от фирмы? – уточнила у нее.
– Конечно. Вы же теперь коммерческий директор. Не исключено, что вам дадут должность и повыше. Больше-то подписывать некому.
Секретарша посмотрела на меня удивленно.
На следующий день за мной заехала машина и доставила в офис «Алойла». Не знаю, кому он принадлежал до революции, но, судя по убранству, к старой роскоши добавились новые деньги. Позолота блестела, ангелочки сидели на потолке, мраморные статуи улыбались, и все это отражалось в многочисленных зеркалах.
Переговоры проходили в большом зале со старинной, обитой бархатом мебелью. Мне хотелось не слушать разговоры о нефти, а рассматривать роспись на потолке. Казалось, что ее-то как раз сделали в новые времена, выдержав стиль, поскольку парочка святых с разных сторон имели портретное сходство с Лешкой – в более юном возрасте и теперь, а Дева Мария – с Надеждой Георгиевной в молодости. Или в том виде, какой она станет, если сделает пластическую операцию. Интересно, почему до сих пор не сподобилась? Или и так считает себя неотразимой?