Черного нет и не будет

Надрывается патефон, богема все приходит и приходит, словно черные муравьи, привлеченные каплей меда. Тут вам и радость, и политика, и трагедия. Стыдливость и табу оставляют за порогом. И после долгих месяцев, на которые ее силком уложили в постель, гулянки у Тины стали для Фриды лучшим способом встать на ноги. Чувствуя себя старухой в двадцать лет, она хотела бы снова ощутить молодость, натянуть в себе золотую струну былой непоседливости, которая влекла ее на свет блуждающих огоньков; эти шумные разговоры и подшучивания хотя бы наводили в голове порядок, музыка западала в душу и заставляла сердце биться в такт. Пока нельзя пускаться в пляс, еще не время, но, надеется она, все скоро наладится, уже налаживается; и все-таки Фрида позволяет себе петь, хватая какого-нибудь товарища за шкирку – ведь они все товарищи. Разгоряченная мескалем, каждая капля которого переворачивает реальность, она совершает путешествие изо рта в глотку (пить Фрида пока не разучилась, она пьет, уверенно стоя на ногах, будто сделанных из папье-маше). Фрида знала, что никогда больше не ощутит радости двадцати лет, все из-за разбитого на кусочки тела, и недуг этот навсегда взял верх над молодостью, но, покачивая бедрами, пришла Тина, богиня с невероятными волосами, и зашептала ей на ухо.

Она везде ее искала: «Я повсюду тебя искала, Фрида, а вот Диего Ривера, он разыгрывает здесь рядом спектакль, давай вас познакомлю». Десяток женщин припали к его губам и вцепились в рубашку. Тина хочет познакомить ее с Диего Риверой, он тоже пришел на вечеринку. Фрида изображает удивление: «Ух ты, давай, я его не видела!» Тина берет ее под руку, и они идут на поиски monstruo[4]. Наконец-то! Две девушки, толкаясь локтями, пробиваются через вакханалию; Фрида выпрямилась, даже не задумываясь, расправила плечи, она внутренне прыгала от радости, так радуются после томительного ожидания; на самом деле она отчасти пришла только ради этого, ради встречи с Риверой.

Но вдруг раздался выстрел. Послышались крики – женский визг, треск стола, все бегут, все шумят. Тина отпускает Фриду и забывает о своем намерении ее представить: в патио завязалась схватка. Слышен смех, несмотря на потасовку, горланят песни, навстречу очередным ночным затеям на улицу несутся с бутылками в руках пьяные мужчины. Женщины устремляются за ними следом. Или впереди них. Ведь веселье никогда не заканчивается, оно лишь меняет место действия.

Переполох произошел, потому что дурачье Диего Ривера достал свой пистолет и пальнул по фотографии – так поняла Фрида Кало; с улыбкой на лице все утонченно закуривают очередную сигарету.

Она затягивается и выдыхает дым. По-эстетски.

Не спеша.

Выходя в патио, Ривера забыл в доме пиджак, на вывернутых рукавах видна внутренняя подкладка синего, скорее даже фиолетового цвета, как тенарова синь. В опустевшей комнате Фрида набрасывает этот пиджак на плечи, в нем ее почти не видно – настолько он большой; Фрида подносит к лицу рукава, слишком для нее длинные: пахнет кожей и туберозой; она жадно вдыхает аромат художника, обнюхивает его следы. Прекрасная тенарова синь – кажется, для украшения дома оттенка лучше не придумать.

Нам помешали, Диего, но я готова ждать. Ждать, этому я научилась, лежа в корсете.

Стальной синий

Затягивающий синий, что устремлен в ночь.

Они занимаются любовью. А что это значит? Фрида разделась, сама и очень быстро, на пол брошена юбка – от нее бесцеремонно избавились, на рубашке расстегнуты пуговицы – одна за одной, одна за одной; действо началось: голые тела, сползли панталоны. Такая нежная, она преподносит свое тело с гордостью, без застенчивости, без наигранной чистоты; тело она приручила очень рано, когда столкнулась с изменами: слишком худая, узкие бедра, нога, ошпаренная полиомиелитом. Хромающая девчонка: Фрида – деревянная нога, источник чрезмерно тонкой плоти, которую она без предвзятости изучила со всех сторон (впадинки, бугорки – вот ее метрика, хвастаться здесь нечем, но и второсортной такую красоту не назовешь).

Сначала Диего завладевает тобой, как людоед, попросту навалившись всем своим весом, испытывая желание, брызгая слюной и ощерившись всей пастью; кажется, он ничего не видит, тычется носом – ну прямо этакая собака-ищейка, рыщущая в поисках запахов и необычных оттенков кожи, нетерпеливая и веселая, превращается в вездесущие и колючие руки, гурман в ожидании пиршества при том, что еще даже не раздет.