Чернокнижник

– Нет, – прошептала Кемара. Она поняла, что он имеет в виду.

Вольфзунд отпустил её, замысловато взмахнул изящным запястьем, и посреди кабинета взвилась фиолетовая туча с ворохом кружащих чёрных перьев в центре. Через миг туча рассеялась, явив Рикиту. Кемара растерянно осмотрелась и удивлённо открыла рот, увидев сестру и альюда.

– Здравствуй, Рикита. – Вольфзунд насмешливо поклонился ей, но она приняла его фарс за чистую монету и довольно зарумянилась.

– Здравствуйте, Окэлло. Чем вам служить?

Кемара громко шмыгнула носом.

– Видишь свою сестрицу? – спросил Вольфзунд. Рикита кивнула. – Она очень провинилась. Настолько, что я был готов прямо сейчас поставить ей последнюю метку. Но я придумал кое-что более интересное. Можете обняться, девочки. В последний раз.

Рикита по-прежнему глупо моргала и робко улыбалась, не понимая, зачем её вызвали и чего от неё хотят. Кемара бросилась к сестре и с рыданиями заключила её в объятиях.

– Прости, прости, сестрёнка, – всхлипывала она по-сорочьи. – Я не хотела, честно не хотела!

Она могла бы ещё многое сказать сестре, но Вольфзунд снова взмахнул рукой, и Рикита опять закружилась в фиолетовом вихре, а в объятиях Кемары остался только воздух.

На полу кабинета сидела сорока. Самая обычная с виду, но Кемара не понимала, о чём она щебечет. Не могла уловить её мыслей. Будто у птицы не осталось ни души, ни чуткого сердца. Кемара истошно закричала.

– Ещё один звук, и станешь такой же, как она, – выплюнул Вольфзунд. – Будь добра, покинь мой кабинет. Не терплю предателей. Скройся с глаз хотя бы на пару дней.

Он открыл окно, и бездушная сорока, которая ещё недавно была Рикитой, беспечно улетела, поймав крыльями ветер. Потом Вольфзунд шагнул к Кемаре, схватил её за локоть и вытолкал за дверь, как провинившуюся кошку.

Кемара сползла по стенке, закрыла ладонями лицо и безутешно завыла.

* * *

– Как думаешь, смертные девочки умирают от огорчения? – небрежно спросил Мел.

Они с Вольфзундом медленно прохаживались по саду. Отец вдруг решил навестить лошадей в конюшне, а потом проведать свои любимые розовые кусты: крупные цветы на них пахли хвойным лесом, а от тёмно-фиолетовых бархатистых лепестков исходило чёрно-лиловое сияние.

– Что, наша гостья настолько плоха, что вызывает у тебя такие мрачные предчувствия? – насмешливо спросил Вольфзунд.

Мел знал, что их снисходительность была напускной. Они оба волновались за Алиду.

– Жар не проходит. Она плачет во сне и зовёт своих ухажёров – то одного, то другого. Сим зажигала лунные свечи и жгла пучки успокаивающих трав, но всё без толку. Ещё эти треклятые птицы как оголтелые кружат по всем комнатам. Хорошо хотя бы, пол не пачкают. Воспитанные. Может, уже превратишь их, пап? Она же вроде всё сделала.

– Есть ли смысл? – повёл плечом Вольфзунд. – Представь, как будет эффектно, если они обернутся на глазах у нашей крошки. Она будет боготворить меня до конца своих дней.

– Она и так готова ради тебя на всё! Ты ещё не понял?

– Разве? С чего ты решил?

Вольфзунд склонился над кустом и погладил тонкие лепестки. Цветок покачнулся и раскрылся навстречу хозяину.

– Ой, пап, давай не мути воду. – Мел шевельнул ушами, прогоняя невзрачного мотылька, который кружил у него над головой. – Ты сам всё видишь и понимаешь, уж не глупей меня. Девочка ради тебя полезла в болота, это чего-то да стоит.

– Не ради меня, – поправил Вольфзунд. – Ради своего Ричика. Ах, Мелдиан, какой ты всё-таки наивный.

Он снисходительно потрепал Мела по макушке, взъерошивая и без того растрёпанные волосы. Мел кисло улыбнулся и пригладил шевелюру пятернёй.

– Может, и так. Но она делала это по твоей просьбе. Так что, как ты думаешь, она может умереть?

– Умереть от разбитого дважды сердца. Как типично для человека. – Вольфзунд выпрямился и чопорно отряхнул руки, будто цветок мог их запачкать. – Знаешь, Мелдиан, всё-таки я надеюсь, что наша Алида более стойкая, чем остальные смертные. Она уже перенесла столько, сколько не снилось никому из её ближайшей родни. Астроном жив, а с фермером она была знакома совсем недолго – от чего же тут умирать? Полежит ещё пару дней, пострадает, а потом почует с кухни запах пирогов и прибежит. Никуда она не денется. Вот увидишь.

– Ну, не знаю, – пробормотал Мел. Назойливый мотылёк всё-таки сел ему на рог и победно пошевелил мохнатыми усиками.

Он не просто так завёл разговор об Алиде. Конечно, его беспокоило самочувствие его смертной приятельницы, но ещё это было отличным способом прочувствовать настроение отца.

– Ну а… что насчёт того, что я умру от разбитого – всего однажды – сердца, пап? Тебя это огорчит?

– О чём это ты, Мелдиан?

– О Лиссе, па. Ты же всё понял, зачем играешь в таинственность? Ты что-нибудь предпримешь, чтобы помочь ей? Или мне пора действовать самому?