Чернокнижник и феи (СИ)

– Зола…

Она подняла глаза вверх, ловя губами холодные капли дождя.

– Пойдем… Прошу, Зола, пойдем…

– Хорошо как… – она посмотрела на Рауля, наконец-то замечая его. – Давно так не веселилась… Почему мы уехали из Ариса, милый?

– Зола…

Он смотрел и не узнавал свою жену. Ему хотелось увидеть на её лице хоть что-то: раскаяние, страх, хоть каплю сожаления о случившемся, – но, кажется, зря он этого ждал. Он впервые понял, что совсем не знает её новую.

Зола широко улыбнулась, и Раулю показалось, что её улыбка насквозь фальшива. Оторви её, сорви её, и под ней окажется только кровь и безумие…

– Зола… Пойдем, приведем тебя в порядок. Нас ждет профессор Манчини.

Она привычно просила:

– Ты же не оставишь меня там?

Он так же привычно ответил ей:

– Нет, конечно же. – Она раз в полгода проходила обследование в больнице Манчини. – Я не оставлю тебя там.

Он впервые ей солгал, и она не заметила. До последнего момента она верила ему, только когда огромные санитары взяли её под локти и повели прочь в женское отделение, за глаза называемое ведьминым, она забилась в истерике и закричала:

– Ты обещал! Чудовище! Тварь! Ты же обещал… Забери меня отсюда… Я буду хорошей!!! Забери!

И эфир ударил из неё алыми искрами, несмотря на две печати. Подбежал еще один санитар, привычным жестом одевая на тонкую, заломанную за спину руку магблокиратор.

– Ты обещал… – без сил обвисла на руках санитаров его Зола, его маленькая, хрупкая девочка, которую он обещал беречь и защищать. Сердце заныло от боли – он не сдержал обещание, он… Зола права – он чудовище. Он тварь, заманившая её в ловушку и не спасшая.

Профессор Манчини взял его под локоть, напоминая о себе, и насильно потащил в другую сторону по коридору в свой кабинет:

– Что ж, пройдемте. Не берите в голову – это не ваша жена говорит, это кричит в ней болезнь. Обследуем, проведем пару циклов электролечения… Зря вы в него не верите – могучая вещь, между прочим! Дадим ваше лекарство… Вы же привезли его? Последняя партия дает чудный, стойкий эффект… – он говорил, говорил и говорил с Раулем, как с ребенком – профессия все же накладывает отпечаток на каждого.

– Я синтезировал новую партию… Высшей очистки… – Рауль еле заставлял себя сказать это. – Только не пробовал на Золе – хотел дать под контролем докторов, мало ли какая побочка вылезет…

– Вот, как раз и испытаем. Рауль, не волнуйтесь так, вы знали, что так и будет, Зола тоже знала…

– Я подвел её.

Манчини утешающе гладил его по руке:

– Полноте, полноте… Вы спасаете её. Иногда спасать приходится против воли – так бывает, Рауль. Эх, молодость-молодость, кипящие страсти и дикие волны самокопаний. Вы ученый, Рауль, у вас должны быть ледяное сердце и трезвая голова. Вы должны уметь отрешаться. Вы должны понимать, что вашей вины в происходящем нет.

Только Рауль не верил его словам – в его ушах до сих пор стояли крики Золы.

***

Энтони поблагодарил пожилого водителя потрепанного парогрузовика, схватил свой тощий мешок с вещами, всю дорогу стоявший у него между ног, и выскочил из кабины в промозглую, снежную ночь. Метель пропахла печным дымом, смазкой из ближайших ремонтных цехов, навозом, еще не вывезенным с улиц и особым, многосоставным ароматом, который называют просто – запах родины.

– Здравствуй, любимый Олфинбург… – Энтони поежился под порывом ветра и направился в сторону темных, старых кирпичных строений – ему нужно убежище на первое время. Потом… Потом… Потом он подумает над планом Марка и переделает его – просто на всякий случай, чтобы не попасться глупо властям.

Он любил свой город, он любил свою страну, он хотел гордиться ею, а потому иногда надо делать недопустимое и запретное, чтобы власти не делали это на тебе.

***

Абени без сил сидела в открытом даже ночью кафе – его хозяин оказался чудо как отзывчив или предприимчив: он стал работать круглосуточно, обслуживая уставших докторов, медсестер, сиделок, санитаров и даже ходячих раненых, тоже нуждавшихся в капельке старого, привычного мира, где есть тишина без стонов боли, небольничная еда и сладости.

Еле заметно трепетал огонек свечи на столе – светомаскировочный режим никто не отменял, впрочем, комендантский час тоже, но об этом как-то забылось, когда Абени выбралась сюда в полночь, вместе со стайкой медсестер собираясь попить вкусного, крепкого кофе и чуть-чуть отдохнуть. Голова плыла от желания спать, ноги гудели от усталости. Джеральд, которому она телефонировала, что остается в госпитале на еще одно, быть может даже не последнее, дежурство, был недоволен, но обещал прислать к утру свежую одежду и завтрак.

Сейчас перед девушкой стоял крепкий кофе со взбитыми сливками и кусочек бисквитного торта с карамельным сиропом. Медсестры были не столь богаты, как Абени, так что они ограничились булочками и черным кофе, выпив его почти залпом и тут же возвращаясь в госпиталь.