Чернокнижник и феи

Он легко уклонился, да и не стремилась Вик в него попасть.

— Я же говорил: губы исчезли, глаза прищурены — надо бежать прочь. — Эван не сдержал смех. И за этот смех, который она почти никогда не слышала у него, она простила ему все. Чуть-чуть попыхтела для вида и снова уткнулась в бумаги, погружаясь в чтение и старательно пытаясь не поджимать губы.

— Вики… Нельзя быть такой серьезной… — тихо сказал Эван.

Она промолчала. Она должна быть серьезной, чтобы её воспринимали правильно: как профессионала, а не как нериссу, играющую в сыщика.

Вик взяла бумаги и снова пыталась услышать Тони. Услышать, как именно он говорил. Зло. Серьезно. Обиженно. Или просто глупо с отшиблеными алкоголем мозгами — так тоже может быть.

«Ривз:

— (неразборчиво) …люди и без наручников!

Мюрай:

— Я еще и без магблокиратора.

Ривз:

— Ну ты, тварь! Ты еще будешь болтаться на веревке и плясать на потеху публике, вернийская крыска!

Мюрай:

— Лер, я очень спешу.

Ривз:

— Стоять, я сказал (пауза). Иначе запляшешь уже сейчас!»

Она откинула распечатки в сторону — второй раз уже перечитывала, и картинка не складывалась. Надо все же прослушать запись. Надо услышать Тони.

Эван снова напомнил о себе:

— Солнышко, что не так? — еще и беспокойство в глазах, словно между ними может встать любовь к мертвецу…

Вик заставила себя поправить разбросанные бумаги:

— Я опять поджимаю губы?

— Нет. Ты просто очень мрачная. Что не так?

Она вздохнула и все же призналась:

— Тот Ривз, которого я знала, никогда так не ругался: тварь, крыска, милая… Он никогда так не говорил: «Я, да я! Да вы знаете, с кем связались!»… Он…

Эван тихо сказал, с непонятной мягкостью в голосе:

— Мужчины выбирают выражения, когда находятся в обществе нер и лер. Ты могла не знать, как Ривз ругается при мужчинах.

Вик тут же возразила:

— Но там была нера! Была. Он никогда такого себе не позволял…

— Сломался? — предположил Эван.

Вик уже рассказала ему про Душителя. Впрочем, кое-что он знал и сам. Вик честно призналась:

— Не знаю. Совсем не похоже на Тони. Я словно читаю про незнакомого муж… Человека. И не смейся, Эван. Я знаю, люди меняются, я знаю, что они по разному себя ведут в разных компаниях, но это… Это не Тони.

Она посмотрела на мужа:

— Я говорю, как типичная брошенная нерисса, да?

— Есть немножко, — согласился Эван.

— Я не хочу признавать очевидный факт, что Тони мог измениться. Так?

— Немного похоже, — Эван потер висок.

— Но… Но… — она закрыла глаза и выпалила, признаваясь, чтобы это не стояло между ними: — у нас с Тони был один поцелуй в запястье и два в щеку.

— В щеку — это серьезно, — с легкой смешинкой в голосе сказал Эван, а потом его тон стал сухим: — Вики, ты не должна…

Она оборвала его:

— Должна! И поцелуев в губы до тебя никогда не было — я бы не допустила. Я знала из синематографа, что дети появляются именно после поцелуев в губы. Я не могла себе позволить такого падения — у меня был жених, которого…

Эван сам закончил:

— …ты тогда не любила. — Он улыбнулся и добавил, меняя тему: — дети после поцелуев — это ооочень серьезно!

Это прозвучало обидно — Вик принялась искать на столе, чтобы такого ненужного вновь запустить в Эвана. Ничего не находилось. Не тяжелое же пресс-папье в него кидать. Она взяла и… Эфиром взъерошила его короткие волосы, заодно щекоткой проходясь по его ребрам — она знала, что Эван боится её. И в этот раз она не поджимала губы перед атакой, во всяком случае она старалась.

Эван рассмеялся, откидывая голову назад:

— Пощады! Прошу пощады!.. — а потом он моментально стал серьезным: — Прости, Вики, больше так не буду…

Вик, растеряв всю обиду и злость, развеяла эфир и еле слышно сказала:

— Тебе легко говорить. Вас хотя бы этому учат. А мы довольствуемся выводами из синематографа, и чья вина, что они ошибочны?

Она еще помнила вечер после бракосочетания. Она помнила странный, немного растерянный взгляд Николаса Деррика после последнего произнесенного за новую семью тоста — он явно, как доктор, решал: читать ли Вик лекцию о брачных отношениях или нет, ведь ни матери, ни невестки рядом не было, не было вообще никого женского пола, кто бы мог объяснить новобрачной о первой ночи с мужем. Она помнила тяжелый вздох брата, который смог себе позволить только одно на прощание: «Доверься Эвану!». Она помнила, как хмыкал Янг и посматривал то на неё, то на Эвана. И помнила темный, полный странных, непонятных, будоражащих чувств взгляд Эвана в полутьме спальни в их первую брачную ночь, когда он сидел на кровати в смешной ночной рубашке и не знал, как поступить. Хорошо, что был сержант Кирк, который таскал её в бордели, и хорошо, что стрекозки были снисходительны к глупой нериссе, объясняя, чем они тут занимаются.

Эван встал из кресла:

— Не злись, солнышко… — он обошел стол и оперся рукой на спинку кресла, в котором сидела Вик. — Не злись, наш мир глуп, наше воспитание хромает на обе ноги…

Она подняла глаза на Эвана и внезапно призналась: