Чернокнижник (сборник)

Молодежи почти не видно — она под голубым небом, на темени горы, на площадке, где подымают оглобли сотни телег и шумит ярмарка.

Против алтаря, у амвона, бугром высится большой, покрытый черной тканью помост; он уставлен блюдами, мисками, кувшинами и бутылками со всякой снедью, вином и ракией; среди яств выделяются целые жареные барашки. Весь холм со съестными припасами, как звездами, усеян зажженными свечами; они же теснятся кругом него; широкая полоса огоньков мерцает на плитах пола и вдоль иконостаса под высокими металлическими подсвечниками: нынче день поминовения усопших, а в Сербии заупокойные свечи ставятся на землю.

В больших чашах подсвечников насыпан песок: туда вставляются свечи благодарственные и заздравные.

С плохо побеленных стен и косяков окон, как сквозь туман, поглядывают фрески — отсветы давно ушедшего мира: старина любила изображать на них и на иконах своих князей и княгинь молящимися в созданных ими храмах.

Служба идет на так знакомом церковно-славянском языке, а напевы чужие — не берущие за сердце, гнетущие, греческие.

После обедни — поминки. Они совершаются вокруг церкви и на кладбищах. И проходящие незнакомые люди получают от поминающих кусок баранины и стакан ракии — водки из слив.

Снизу спешно поднимается в гору запоздавшая кучка людей; среди них вперевалку идут большие, темные звери — это вожаки с медведями торопятся на ярмарку.

После поминальной трапезы и плача — всеобщий пляс.

Визжат и гудят скрипки и контрабасы, десятки цыган-музыкантов отхватывают в разных местах коло, и вся ярмарка берется за руки и хороводом движется влево и вправо, выплясывая до самозабвения. Пляшут «селяки», пляшут с ними и горожане в пиджаках и галстуках: коло объединяет всех.

В толпе за спинами молодых женщин сидят в лукошках полуголые ребята; у девушек на груди и шее гирлянды из золотых дукатов; на иных надеты щиты с монетами; в городах вместо тяжелого золота встретите застекляненные рамки с тысячединарными билетами в них — своего рода выставка приданого.

Игрище длится до заката солнца. А когда оно скроется за округлыми вершинами, когда гора завернется в сумерки и месяц синим пеплом посыпет землю, — на том же «венаце» соберутся тени умерших: так гласит народная память о тризнах, совершавшихся в том месте в незапамятные времена!

* * *

Жутки глухие сербские кладбища.

Всегда они на вершине уединенной каменистой горы, заросшей лесом, всегда беспризорные, задичалые. Кресты на них редкость. Могилы тесно жмутся друг к другу; они невысоки, сверху прикрыты серыми плитами; над ними, будто сотни привидений в белых саванах, стоят в сумерках под деревьями другие плиты, как головами увенчанные кружками с крестом. Иные будто шевелятся: это тихо колышутся вылинявшие цветные и белые флаги на шестах, воткнутых на могилах недавно умерших, на них лежат фрукты, куски хлеба и мясо в глиняных мисочках — приношение мертвым.

Некоторые из них встают по ночам из своих могил и бродят, ловя запоздалых шутников по дорогам и вокруг сел, чтобы насосаться крови: это вурдалаки или упыри… легендами и верой в них особенно полны горы Македонии и Далмации.

В селах и городах, всюду на стенах домов и белых мазанок с обычными здесь галерейками на деревянных колонках висят венки из особых трав и ветвей — это охрана от вурдалаков.

Пятнадцатый век смотрит из этих венков…

* * *

Пустынны, пыльны и сонны провинциальные сербские города. Легенд у них нет, а безвестного прошлого много. И оно глядит отовсюду — неведомое, забытое и заброшенное — в виде полуразрушенных замков, башен, монастырей. Последних здесь изобилие, но все они почти пусты.

Пустынны храмы, пусты монастыри…

Однажды я спросил своего соседа-старика, отчего он не ходит в церковь.

Он искренне удивился.

— Да зачем же? — ответил он. — Ведь у меня все есть!

Священники в городах — духовные лица только во время исполнения треб, в остальное время они обыкновенные чиновники, служащие письмоводителями в полиции, у адвокатов, в суде и т. д.

Ряса здесь не охраняет от солдатчины: знаю архимандритов, проведших Великую войну в окопах с винтовками.

Странным, черным пятном кажется русскому глазу присутствие в театре, среди разряженных дам в декольте, священников и архиереев.

* * *

Изумительны в Сербии ругательства. У нас за все отвечает «мать», здесь место ее разделяют святые, Бог и даже солнце (сунце)!

* * *

Спеет кукуруза и виноград… Зной нестерпимый… «небо ясно, под небом места много всем»…

Бури политики — далеко; в больших городах. А здесь шумят только вековые груши и дубы; проулки между плетнями устланы падалицей полновесных слив и яблок; роятся пчелы… било звенит вдали… Пятнадцатый век еще далек до конца!

* * *

В 1922 году весной я с компанией археологов ездил в Раваницу осматривать знаменитый монастырь, выстроенный еще в XIV веке.

Монастырь затаился на зеленой луговине среди лесистых гор и как все вообще сербские монастыри находится в запущении.

Мы попали как раз в день поминовения усопших, и церковь была полна народом, почти исключительно женщинами.