Чернокнижник(Забытая фантастическая проза XIX века. Том II)

— Эту комнату с мебелью и со всеми чудесами, какие вы узнаете после, я нашел готовою. Здесь, когда-то, владетель замка содержал подобного мне…

— Обманщика, — ну, продолжай.

— Положим, так; с вами нельзя спорить; после него двадцать лет она была пуста; молва, что здесь носится дух умершего чародея, не позволяла никому бывать в ней, и все сохранилось, как видите. Я знал этот слух, и…

— Пользуешься легковерием глупцов?

— Да, по милости их, вы кушаете цыпленка…

— Красная скала горит! — сказал громкий голос в сводах комнаты.

— Останьтесь покуда одни, и не выходите за мною; кто-то идет сюда.

— Только не обманывай, слышишь, не то…

— Тс…

Ночь сделалась еще темнее; и в лесу было темно, страшно и сыро, как в могиле.

— Видите ли, сударь, огонек? это на красной скале! Тише, не разбейте лба! Никто не знает, кто его разводит; там внизу — вход в долину.

— То есть, куда мы идем! — но скоро ли будет конец? Я устал, дрожу, то есть перезяб, как собака.

— Сейчас, погодите. Огонь загорелся сильнее; это значит, что колдун не сердит.

— Дай Бог! чтобы мы не по-пустому проходились; вон еще огонек, это что значит?

— Это его комната. Слышите ли музыку?

— Кто это играет?

— А почем знать! Но вот мы у дверей; прикажете ли постучать?

Ганка кивнул головою; но дверь отворилась сама собой, и они вошли.

— Здравствуй, Ганка! — сказал Лот. — Ты пришел узнать судьбу своей дочери?

— Так точно, почтенный муж, я хочу знать: будет ли счастлива дочь моя?

— Положите на стол рубль, или более, — прошептал Григорий, — тогда он вам вернее скажет.

Ганка поклонился, пробормотал несколько несвязных слов, между коими можно было только разобрать: «то есть, то есть благодарность, то есть, то есть» и исполнил наставление слуги.

— Не думайте, — сказал Лот, — чтобы я нуждался в этой безделице; но я принимаю ее, как величайший подарок, как милость моего благодетеля, — благодетеля, коего прадед дал мне убежище в своей земле. Вы узнаете все; слуга ваш не может быть здесь.

Григорий вышел.

— Итак, вы хотите узнать судьбу вашей дочери?

— Да, почтенный муж, то есть, будет ли она благополучна за Юмом?

— За Юмом? Вы узнаете.

Но я считаю нужным описать его комнату.

В углу было что-то подобное камину, возле чугунная печь; по углам стояли две какие-то статуи; окна были с железными решетками; на столе, закрытом черным сукном, горели восковые свечи; на нем лежали: оловянный шар на ремне, обнаженный меч, волшебный жезл и книга.

Лот встал, посадил на кресла Ганку; очертил его мечом; взял оловянный шар, три раза бросил им в порог; потом стал посреди комнаты, сделал несколько кругов в воздухе волшебным жезлом и начал говорить на незнакомом Ганке языке.

Первое удивление старика был легкий удар; потом в сводах раздалась приятная музыка, и громкий голос сказал:

— Маша любит Арсеньева, он ее суженый; и, несмотря на твое желание, она не будет за Юмом, но за тем, кого любит.

— Как? То есть…

Ганка вскочил со стула; но в это время одна статуя медленно двинулась вперед и с поднятым жезлом стала перед Ганкой.

Старик сел опять на место, и статуя удалилась.

Лот протянул жезл — свечи погасли; среди комнаты явилась жаровня, из нее вышел легкий пар, который чрез несколько минут образовал две фигуры, похожие на Арсеньева и Машу, в брачных венцах.

— То есть… то есть, — закричал Ганка, и, в страхе забывшись, хотел встать, но все исчезло; зеленый свет наполнил комнату.

— Ни с места! — сказала другая статуя; Ганка упал на кресла; опять удар, музыка, все исчезло, свечи загорелись, и статуи стоят в прежнем положении. Опершись на меч, закрыв другою рукою лицо и дрожа всем телом — стоял Чернокнижник; когда он поднял голову, Ганка крестился и, как в лихорадке стучал зубами.

— Не бойтесь ничего, все прошло.

Ганка все еще не мог прийти в себя и смотрел по углам комнаты.

— Можно ли встать? — спросил он, — то-есть…

— Можете свободно.

— Где же мой человек?

— В сенях вы найдете его и провожатого, который выведет вас из лесу; не опасайтесь ничего.

Тихо поблагодарил старик обманщика и робко вышел из комнаты, оглядываясь при каждом шаге.

— Григорий, Григорий! — сказал он.

— Я здесь, сударь.

— А вот и провожатый, — завизжал Миша, освещая свое лицо фонарем.

Ганка отступил назад, ибо думал видеть еще одно из бывших явлений.

— Ха! Ха! Что это вы? Я, право, не черт и вас не съем. Однако ж, — (продолжал Миша, отойдя уже далеко от развалин), — господин Ганка! Если вы не дадите мне на орехи, то я… осторожнее — здесь камень, не разбейте носа!.. То я напущу на вас целую сотню чертей.

— Пожалуйста, не говори об этом, — теперь здесь так, так… то есть, странно…

— Дайте на орехи, или…

— Пожалуйста, молчи. И расточатся срази его.

— Да сколько ни читайте, все не поможет, если я вас брошу. Здесь ров, не оступитесь.

Ганка дал ему грош; но Миша не переставал шутить над ним.

II

— Признаюсь, ты порядочно проказничаешь, — сказал Арсеньев вошедшему Лоту. — Не знаю, как достало у меня терпения все это слушать и молчать.

— Я делал все для вашей пользы.

— Согласен; но твоя помощь мне что-то, право, не нравится.