Чернокнижница

— Мой сын, — нервно облизнул губы Марат Степанович, делая знак своим охранникам выйти из машины. — Я знаю, что вы были в тот день с Макаром…

Мне скучно. Пока Толканов-старший пытался хорохориться и разгадать меня, медленно убегали минуты жизни в пустоту бессмысленного разговора. Марат не понимал, с какой стороны надавить. Здесь ведь как в бизнесе: прощупываешь нишу, ищешь свободное место. Парковка для удачливых. Одна проблема: меня ничем ни запугать, ни удивить и ни расстроить.

«Вы с ним были?».

Да.

«Понимаете, я должен знать».

Что именно? Сын — садист? Так с добрым утром.

«Могу разрушить вашу жизнь» — типичная угроза от человека, владеющего огромной империей. И будь я порождением этого мира, реально испугалась бы. Но моя школа жизни несколько отличалась от привычного понимания нормальности. Нельзя устрашить того, у кого атрофировано чувство страха.

— Я могу убить вас, — наклонившись к ошарашенному Толканову, прошептала я и посмотрела прямо в лицо, скрытое в полумраке салона. — Перерезать глотку, выпустить кишки, ампутировать достоинство. Я знаю, как из ничего получить сибирскую язву. Могу зачаровать одним коктейлем или отравить крохотной ягодой.

— Этот разговор записывается, — спустя минуту молчания, произнес Марат, громко сглотнув. — Я отнесу это в полицию и потребую открыть дело.

— И весь мир узнает о сыне-подонке, который любит охотиться на людей в лесах? Сколько трупов вы помогли спрятать, Марат Степанович? — улыбнулась, устраиваясь с удобством и ловя секундный ужас на лице Толканова. — Верно, много. Я помогу полиции найти каждый. Ах, погодите, думаете повесить тела на меня или Эдика? О, уверяю. Тогда следующим похороненным в тех пещерах будете вы.

Этот разговор изначально не задался, но я старалась поддерживать тему. Пока Марат судорожно соображал, закурила во второй раз, нисколько не стесняясь открыть окно. Двери заперли еще в самом начале нашей беседы, поэтому попыток к бегству не предприняла.

Стряхивая пепел на коврик, я вздохнула.

Люди — странные создания. Живут иллюзиями, питают бессмысленные надежды. Каждый думает, что с ним ничего не случится. Богатые считают себя защищенными от бед деньгами, нищие уповают на богов и святое «авось». Чернокнижники, маги, колдуны, ведьмаки — мы не такие. Слишком близко ходим по краю между миром живых и мертвых.

— Ваш сын — убийца, — тихо произнесла я. — Примите это как данность и живите дальше. Макар не последний в вашем роду.

— А вы бы приняли? — сквозь зубы процедил Толканов с явной ненавистью. — Если я прикажу завтра убить Эдуарда Харламова и всю его семью, тоже будете смотреть спокойно?

Хохот разорвал повисшую тишину в салоне, окончательно добив самооценку властного мужчины, сидящего напротив меня.

— Что смешного? — нахмурился Толканов, недовольно наклоняя голову набок.

— Эдуард Харламов давно мертв. Душой, — фыркнула я, делая затяжку.

В этот момент Марат потянулся к небольшому кейсу подле себя и достал какие-то бумаги, отдавая их мне. Я удивленно приподняла брови. Ладно, нефтебарону удалось меня шокировать. Ведь в обычной папке оказалась выписка из медицинской карты, полученная явно незаконно и путем оплаты большими деньгами. Забавно, но там не значилось имя пациента, только порядковый номер. Лишь диагноз — шизофрения. Но самым важным в ней оставались рисунки в детском альбоме. Я знала все сцены, написанные рукой ненормального мастера.

Раскол магического купола и битва в Гандалоре, когда мы захватили город, давно проданный их королем. Затем Арден, празднующий свою победу с вассалами за столом, несчастная Нелла и голова герцога Бергера — Стального Клинка. Во время этого праздника Эйдан устроил пожар, нарисованный на следующем листе. Принцесса Ателия и с ней роковая встреча. Изувеченный труп будущей королевы Драгьона автор запечатлел таким, каким я запомнила.

Все рисунки были черно-белыми, выполнен карандашом, но вполне профессионально. Человек, сделавший это — либо гений, либо свидетель. Настолько точно передана сцена, где меня судит совет за колдовство. Но главное, загадочный художник изобразил Эйдана, лежащего в лесу. Умирающего, одинокого и брошенного.

Никто из живущих на Земле не мог видеть этого. И уж тем более, встретиться с ифритом в семейном склепе Локреджей.

Я коснулась пальцами изображения каменного гроба и невольно усмехнулась, прогоняя странное чувство беспокойства. Надо же, Эйдан приказал похоронить меня рядом с собой.

— Что это? — сухо спросила я, сминая рисунки пальцами.

— Вы мне скажите, — кивнул Толканов. — Мои люди нашли их в комнате Макара. Естественно, ввиду своего состояния ни на один вопрос тот ответить не смог, — тон стал обвиняющим, словно я виновата в сумасшествии драгоценного сына Марата Степановича.

— А пациент?

Я хотела знать имя. Что-то в душе заворочалось и подняло голову. Выписка свежая. Один мрак ведает, как Макар умудрился достать чертову бумажку из психиатрической больницы. Вряд ли в «Кащенко» так легко разбрасывались информацией.