Чернокожие

Потребовалось три дня, чтобы разделать Дика окончательно, и ему было так плохо, что он едва мог двигаться и дышать; все время, пока Дик лежал на одре страданий. Сам и Питер Рессет толклись в «Голубом Льве», увеселяясь и собирая справки. Второй день был всего хуже, благодаря тому, что татуировщик оказался немного навеселе. Водка настраивает разных людей по разному, и, по словам Дика, ее действие на этого молодца выражалось в том, что он пришивал пуговицы вместо того, чтобы татуировать.

Как бы то ни было, Дика, наконец, расписали — грудь, руки и плечи; он почти упал, когда Сам одолжил ему зеркало и предложил полюбоваться на себя. Затем татуировщик натер его какой-то мазью, чтобы сделать кожу по прежнему мягкой, и другой мазью, чтобы рисунки казались старыми.

Сам желал написать договор, но Дик и Питер не хотели и слышать об этом. Они говорили, что такого рода вещи имеют нехороший вид на бумаге, да и не надо, чтобы кто-нибудь другой узнал об этом; сверх того Дик заявил, что он не может сказать, сколько денег он получит от этой операции. Татуировавшись, он стал относиться к предприятию с большой горячностью и, будучи сиротой, насколько ему было известно, почти начал убеждать себя самого, что эта рыжая хозяйка и есть его мать.

Они упражнялись в комнате, заставляя Дика играть свою роль и открывая его слабые места. Сам говорил пискливым голосом, изображая хозяйку, а Питер претендовал на роль хорошенькой девушки.

Они повторяли эту сцену несчетное число раз, и единственная неприятная сторона ее состояла в том, что Питер Рессет визжал всякий раз, как Дик намекал на его грудь, что раздражало его, а когда старый Сам, в качестве хозяйки, предлагал Дику кружку пива, у того текли слюнки.

— Завтра мы пойдем туда в последний раз, — сказал Сам, — мы объявили ей, что на следующий день уезжаем. Разумеется, я и Питер, устроив вашу судьбу, улетучимся, но я надеюсь, что мы снова заглянем через шесть месяцев, и тогда, может быть, хозяйка представит нас вам.

— Тем временем, — сказал Нигер Рессет, — вы не должны забывав, что обязаны посылать нам по почте денежные переводы каждую неделю.

Дик сказал, что он не забудет; они трясли друг другу руки и выпили вместе, а на следующий день после обеда Сам и Нигер нанесли свой прощальный визит «Голубому Льву».

Они вернулись домой довольно рано. Дик был удивлен, увидев их, и сказал нм об этом, по он еще больше удивился, услышав их объяснение.

— Нам вдруг стало не по себе, точто мы делаем что-то дурное, — сказал Сам, усаживаясь со вздохом.

— Даже в дрожь бросило, право, — сказал Питер.

— Что-то дурное? — переспросил Дик, выпучив глаза. — О чем вы говорите?

— Кое-что из слов хозяйки показало нам, что мы поступаем нехорошо, — сказал Сам весьма торжественно; — это озарило нас мгновенно.

— Как молния, — добавил Питер.

— Мы вдруг увидели, как жестоко пытаться обмануть бедную вдову, — сказал Сам сухим голосом; — мы сразу Это увидели.

Дик посмотрел на них сурово и сказал, издеваясь:

— Я полагаю, вы не желаете теперь никаких денежных переводов?

— Нет, — сказали оба, — и Сам и Питер.

— Можете оставить все деньги себе, — сказал Сам; — но если хотите послушаться нашего совета, то бросьте это дело, как мы бросаем: ваш сон будет спокойнее.

— Бросить дело! — кричал Дик, танцуя взад и вперед по комнате, — после этого, как я всего себя татуировал? Вы, должно быть, рехнулись, Сам, не иначе!

— Это нечестная игра против женщины, — сказал старый Сам, — трое сильных мужчин против одной бедной старой женщины; вот что мы чувствуем, Дик.

— Хорошо, я этого не чувствую, — сказал Дик;— вы поступайте по-своему, а я по-своему.

Он убежал в гневе, а на утро был так нелюбезен, что Сам и Питер пошли и нанялись на пароход «Пингвин», который готовился на следующий день к отплытию. Они расстались холодно; Дик бросает на Питера косые взгляды, а Сам сказал, что когда Дик увидит вещи в их истинном свете, ему будет стыдно того, что он говорил. Он добавил, что они с Питером не желают больше встречаться с ним.

Дик чувствовал себя несколько одиноким после их отъезда, но подумал, что лучше пропустить пару деньков прежде, чем итти в сыновья к рыжеволосой хозяйке. Он прождал с неделю и, наконец, будучи не в состоянии ждать, больше, пошел побриться, принарядился и направился к «Голубому Льву».

Было около трех часов, когда он попал туда; маленький трактир был пуст, если не считать двух или трех стариков у входа в погребок. Дик постоял на улице минуты две, чтобы справиться со своею дрожью, потом вошел в бар и постучал о стойку.

— Стакан пива, пожалуйста, мадам, — сказал он старой даме, которая вышла из маленькой гостиной позади бара.

Старая дама нацедила пива и стояла с кружкой в одной руке, опершись другой на стойку и глядя на Дика в новой голубой куртке и белой фуражке.

— Славная погода, мадам, — сказал Дик, кладя, левую руку на стойку и показывая своего матроса, пляшущего «волынку».

— Чудесная, — сказала хозяйка, уставясь на его руку. — Я думаю, вы, моряки, любите хорошую погоду?