Когда Таня в своём комбинезоне, покрытым местами стёршейся упырьей желчью, с контрабасом в руках вошла в раздевалку, Соловей даже не повернулся. Он сидел на скамье и смотрел на свои ладони, на одной из которой не было мизинца — необходимая жертва для вызова сборной вечности. Он печально усмехнулся воспоминаниям.
Таня растерялась, так сразу увидев Соловья: у неё в голове уже был целый план, как обходить школу и куда заглянуть в первую очередь. Она осторожно поставила контрабас к стене и дольше необходимого убеждалась, что он не упадёт.
Держа смычок в опущенной правой руке, Таня сделала пару шагов к Соловью. Он поднял голову, посмотрев ей в глаза, и Таня сказала совсем не то, что хотела:
— Почему нельзя было просто признаться? — спросила она и сама испугалась своей смелости.
Соловью так и хотелось съязвить, ответив, что он уже признался во всех своих разбойничествах, но он сдержал себя, понимая, что сейчас не лучшее время для этого. Было предельно ясно, что Гроттер имеет в виду чувства.
— Я признался, — произнёс наконец он, продолжая смотреть ей в глаза, и Таня сначала неуверенно улыбнулась, а потом и вовсе рассмеялась, потому что такое признание — запустить убивающим заклинанием — вполне в духе тёмного мага.
— Когда разлюбишь, признайся как-нибудь иначе, — сказала она прежде, чем успела подумать, но Соловей, казалось, не обратил на это никакого внимания. Он притянул Гроттер к себе, заставляя сесть рядом, и впился поцелуем в губы, за секунду до этого выпустив красную искру, запершую дверь.