Чернослив в шоколаде

Это был Кирилл. Когда унесли его тело, завернутое в простыню, а милиционер, задав всем необходимые вопросы и положив в папочку предсмертную записку, которую нашли в спальне, удалился, мы попытались уложить Марику на диване в гостиной. Врач дала ей какое-то успокоительное, но оно пока не действовало. Гера заварил чай. Марика забилась в угол дивана и смотрела на нас затравленно. Она так ничего толком и не рассказала. Я села рядом, обняла ее. Гера протянул чашку с чаем.

– Завтра будет лучше, – тихо сказала я. – А сейчас необходимо успокоиться.

– Но вначале лучше поплакать, – добавил Гера и начал гладить Марику по волосам. – Мама твоя когда приедет?

При слове «мама» Марика подняла на него глаза.

– Я не знаю, – глухо проговорила она. – А я ей звонила?

– Ты при мне звонила, – напомнила я. – С ней еще милиционер говорил по твоему телефону.

– Разве? – прошептала она. – Значит, примчится. Может, вспомнит, что у нее дочь есть, – добавила она после паузы более громко.

– Выпей чай, – предложил Гера.

И Марика послушно начала пить и не остановилась, пока не осушила чашку до дна. Она протянула ее мне и судорожно вздохнула.

– А это кто? – спросила она, глядя мне в глаза. – Кто он?

И она перевела взгляд на Геру. Тот улыбнулся и погладил ее по плечу.

– Герасим, – ответила я. – Мой друг.

– Можно на «ты» и просто Гера, – сказал он. – Тебе бы хорошо сейчас полежать в тишине. Ты скоро уснешь, а завтра все будет по-другому.

– Завтра будет еще страшнее, – тихо проговорила Марика и опустила голову. – Хорошо, что я его не видела. Мы так сильно ссорились, он орал, что «маракеши» полные лохи, что это сплошной закос под «Плацебо», что я ничего не смыслю в настоящей музыке, потом он ударил меня и начал срывать со стен плакаты Марика.

Она всхлипнула и уткнулась мне в плечо.

«Это все ужасно! – думала я. – Из-за музыки? Хотя так трудно сказать. У парня и до этого проблемы были. Но это все ужасно!»

Перед глазами вновь всплыла картина, которую я увидела в ванной. И я постаралась отогнать это видение.

«И как она теперь сможет жить в этой квартире? – мелькнула мысль. – Тут с ума можно сойти! Но чего это я? Пусть ее мать решает такие проблемы!»

– Я сказала, чтобы он убирался вон, – начала она вновь рассказывать. – Но в ответ услышала, что никогда его не любила, что он был в этом всегда уверен, что он лучше умрет, чем расстанется со мной.

И Марика снова всхлипнула.

– Если тебе тяжело, – сказал Гера и замолчал, так как она подняла на него заплаканные глаза и отрицательно покачала головой.

– Так умирай, – четко проговорила Марика.

Ее глаза высохли, зрачки расширились, лицо застыло. После недолгого молчания она произнесла явно удивленным тоном:

– Я хорошо помню, что я именно так и сказала, даже прокричала: «Так умирай!» Это я его убила?

– Нет, что ты! – быстро проговорила я. – В записке было: «Никто не виноват, это я сам и решил давно. И не трогайте Марику!» Я сама видела!

– И я видела, милиционер зачем-то мне под нос подсунул, – сказала она. – Но ты же понимаешь, что он специально так написал!

– Послушай, – вмешался Гера, – я уверен, что ты сейчас все помнишь как бы искаженно, и вполне возможно, что ты ничего такого и не говорила. Но так как у тебя шок, то ты винишь себя.

– Мариша! Где ты?! Что случилось, может мне кто-нибудь толком объяснить?! – раздался истеричный голос.

И в гостиной загорелся верхний свет. Мы невольно сощурили глаза.

– Мама! – закричала Марика и бросилась к двери.

Мы увидели настолько молодую на вид девушку, что ее невозможно было представить матерью 14-летней дочки. Казалось, что ей не больше 25, но как впоследствии выяснилось – 32. Высокая, стройная, с длинными золотистыми волосами, с красивым холеным лицом, на котором выделялись изогнутые брови и большие, как у Марики, голубые глаза, она выглядела как модель с глянцевой обложки женского журнала. Да и одета была соответственно. Марика обхватила ее и затряслась в рыданиях. Гера тут же встал и подошел к ним.

– Ее нужно уложить, – сказал он. – И, видимо, дать еще какое-нибудь успокоительное. Врач ей что-то уже дал, но все еще не подействовало.

– Это ужасно, ужасно, – пробормотала мать Марики. – У меня медицинское образование, и я сделаю укол. Помогите, пожалуйста!

Она передала все еще трясущуюся Марику Гере и кинулась к шкафу. Я помогла уложить ее на диван. После укола Марика буквально через несколько минут провалилась в сон. А мы пошли в столовую.

– Забыла представиться, – сказала мать Марики, когда мы уселись за овальный полированный стол красного дерева. – Нора Олеговна, можно без отчества, – добавила она и попыталась улыбнуться.

Мы назвали наши имена.

– Ах да, про вас, Ольга, дочка мне говорила и не раз. Она вами очень восхищается.

И Нора перевела взгляд на Геру.

– Это мой друг, – на всякий случай пояснила я. – И я очень рада, что он поехал со мной. Не знаю, что бы я без него делала. Все это ужасно!

– Да-да, – пробормотала она. – Хочу выразить вам обоим благодарность. Кофе?

Мы молча кивнули. Она удалилась из столовой.