Черновик беса

— Вы совершаете непростительную ошибку. Неужели вам непонятно, что может быть совершено ещё одно смертоубийство? Вам мало смерти Сырокамского? Бес настолько хорошо вас знает, что практически безошибочно выстраивает будущую ситуацию, соотносясь с вашим образом жизни. К тому же, он установил слежку за виллой, раз о моём приезде, как следует из последней главы, он неплохо осведомлён.

— Хорошо. Я нанесу ей визит, но не сегодня. Для начала постараюсь наладить отношения с женой. У меня на сердце шакалы воют. Пойду к Наденьке, поговорю. Вы остаётесь?

— Да, посижу, поразмышляю.

Толстяков поднялся, бросил папиросу, и, тяжело ступая, будто на ватных ногах, пошёл вверх по аллее, к дому.

Глава 8. Покушение

Первое июльское утро началось так, будто прошлым днём ничего не произошло.

Горничная внесла на террасу самовар. Стаховы, Ардашевы и Толстяковы пили чай, говорили о всяких милых пустячках, стараясь никоим образом не затрагивать вчерашний скандал. Клим Пантелеевич, сидящий с краю со стороны входа, в разговоре почти не участвовал, только изредка кивал, соглашаясь с мнениями присутствующих, витая в своих эмпиреях.

Вероника Альбертовна объявила, что их отъезд откладывается, и они ещё поживут здесь несколько дней. Судя по лицу Толстякова, эта, уже известная ему новость, легла на душу, как масло на хлеб. А вот Пантелеймон Алексеевич лишь ухмыльнулся, но промолчал. Один раз он попытался начать рассказывать анекдот про неверную жену, но Елена Никаноровна вовремя его осекла.

— А что, не выпить ли кофе с коньяком? — предложил Толстяков.

— Не рано ли? — фыркнул шурин. — Я понимаю, в обед, но с утра? Не ровен час, сопьётесь, господа.

Не успел он докончить фразу, как на аллее показалась долговязая фигура человека, быстро шедшего к террасе. Это был Бобрышев.

— Ого! — съехидничал податной инспектор. — Сейчас будет весело!

— Господи! — прошептала Вероника Альбертовна. — Спаси и сохрани!

Подойдя к перилам, Лесной кондуктор резко выхватил из-за пояса револьвер, взвёл курок, навёл ствол на Толстякова и крикнул:

— Умри!

В этот момент присяжный поверенный, не вставая со стула, схватил руку стреляющего чуть ниже локтя и дёрнул вниз. Раздался выстрел. Горничная взвизгнула и уронила поднос. Пуля угодила в пол. Продолжая тянуть руку Бобрышева, Ардашев резко выставил правую ногу, и незадачливый стрелок грохнулся вниз лицом. Клим Пантелеевич вывернул запястье и забрал наган. Упершись в спину нападавшего коленом, он спросил:

— Надеюсь, Артём Викторович, вы не сильно ушиблись?

— Вы сломаете мне руку-у! — завопил тот.

— И поделом. Согласитесь, временный гипс — ничто по сравнению с годами Сахалинской каторги… Милостивый государь, я позволю вам напомнить, что несколько секунд назад вы совершили уголовно-наказуемое деяние, которое не было доведено до конца отнюдь не по вашей воле, а лишь благодаря моим скромным усилиям. Если вы считаете, что задета ваша честь, то поступайте, как дворянин, а не как заурядный студент-психопат. Теперь, как вы понимаете, о поединке не может быть и речи. Так что советую угомониться. В противном случае, вам придётся лежать на полу и созерцать застрявшую в половице пулю до появления полиции. Кстати, этот кусок свинца — вещественное доказательство вашего преступления. Ну, так как? Вы намерены успокоиться и присоединиться к нам?

— Я не могу сидеть за одним столом с этим бесчестным человеком!

— А со мной? Вы готовы выпить со мной коньяку?

— Да.

— Вот и прекрасно.

Ардашев отпустил незадачливого убийцу. Тот поднялся, отряхнул форменные брюки и уселся на свободный стул рядом с присяжным поверенным.

— Соблаговолите вернуть револьвер, — потирая ушибленный локоть, попросил Лесной кондуктор. Его подбородок слегка дрожал от плохо скрываемого волнения.

Клим Пантелеевич откинул вбок барабан, достал оставшиеся шесть патронов, выложил их на стол и протянул оружие.

— Извольте.

Горничная принялась собирать разбившуюся посуду. Когда она закончила, хозяин дома велел ей принести коньяк, вино, шоколад и лимон.

Коньяк разливал Ардашев, а Толстяков ухаживал за дамами.

— А мне, что-же, не полагается? — поджав губы, спросил податной инспектор.

— Вам? — удивился присяжный поверенный. — Помнится, всего несколько минут назад, Пантелеймон Алексеевич, вы говаривали, что коньяк по утрам ведёт к алкоголизму. Неужто у вас изменилось мнение?

— Ессесно, — съедая звуки, выпалил податной инспектор, и, подвинув свою рюмку, добавил: — После того, как здесь чуть было не совершилось смертоубийство, я бы не только коньяк, но и стакан беленькой ахнул.

— Тебе принести водки? — спросил Толстяков.

— И коньяк сойдёт, — наиграно вздохнул Стахов, — тем более мартелевский. С моим жалованием я могу позволить себе его пить лишь каплями, как успокоительное.

Дождавшись, когда все опустошат бокалы и рюмки, Ардашев сказал: