Черновик беса

Податной инспектор лежал во фраке, точно манекен. Дырку во лбу замазали глиной и припудрили, но левый глаз посинел, и почти вылез. Екатерина Никитична выплакала все слёзы и теперь тихо сидела на приставленном к гробу стуле.

Народу собралась много. Большинство, из пришедших проститься, не знали покойного и наносили визит либо из любопытства, либо из уважения к Толстякову. Одни клали цветы и венки, другие бросали в тарелку ассигнации. Хоронить усопшего решили на местном кладбище, поскольку довезти тело в столицу не было никакой возможности.

В полдень прибыла похоронная карета, убранная траурными попонами, и четвёрка лошадей повезла останки Стахова в храм Святого архангела Михаила на отпевание.

Уже стоя в церкви рядом с супругой и слушая «Трисвятое» диакона, Ардашев грустно размышлял о бренности мирского бытия, о смысле вечного карабканья по ступенькам судьбы: «Смерть приходит чаще всего неожиданно, и человек, понимающий, что дни его сочтены, с удивлением видит, что он проспал, продремал свою жизнь. Вроде бы ты и на службу ходил, и детей воспитывал, но всегда мечтал о встречах с далёкими странами и островами, о том, что рядом с тобой будет просыпаться любящая и преданная красавица с глазами-блюдцами и ресницами-бабочками, а ночью, после сумасшедшей любви, она заснёт на твоём сильном мужском плече. А дети? Пойдут ли они, плача, вслед за гробом? Навестят ли через год-два твою могилу, присядут ли рядом и помолчат? Вспомнят ли они твою теплоту, добро и ласку, или зарастёт холмик лопухами и лебедой? В чьих мыслях ты останешься? Кому будешь сниться? Кто зажжёт свечу в храме за упокой души твоей и помолится о её небесном благоденствии? Есть ли сейчас на земле, пока ты жив и здоров, вокруг тебя такие люди? А если их нет, то стоит ли и дальше продолжать жить по старинке, ежедневно принося в жертву своё время, здоровье и ум? Действительно ли люди, коих ты называешь «близкими» так близки тебе? Не лучше ли сейчас, пока ещё не поздно, плюнуть на ежедневную рутину и, сбросив ярмо обязанностей, заняться тем, к чему лежит душа и стремится сердце? Много ли тебе надо в этой жизни? Ведь так давно ты мечтал прочитать всего Толстого и Чехова, написать лучший роман или нетленную пьесу. Кто знает, возможно, в тебе живёт нераскрытый литературный классик или великий художник? Дерзай, твори, пока жив, наполняй свой ум красотой бессмертной русской литературы или наслаждайся живописью, словом, живи в своё удовольствие, пока ты на земле».

Люди подходили к усопшему, кланялись и совершали крёстное знамение.

Догорели свечи. Дьяк накрыл тело саваном и домовину вновь погрузили в похоронную карету.

Траурная процессия добралась до кладбища.

Когда гроб опускали на верёвках, вниз сорвался небольшой камень. Послышался глухой звук, точно в оконное стекло ударился слепой голубь.

Толстяков сказал короткую прощальную речь, и люди стали бросать пригоршни земли. Заскрипели лопаты, и могильщики, насыпав холмик, вкопали деревянный крест.

У могилы вся в слезах стояла жена Толстякова — родная сестра убиенного. Сама же вдова, Екатерина Никитична, в чёрном траурном платке, едва держалась на ногах. Вероника Альбертовна успокаивала её, как могла.

— Простите за беспокойство, — послышался знакомый голос.

Толстяков и Ардашев обернулись. К ним подошёл пристав Закревский и сказал:

— Господа, мы проверили всех прибывших в Сочи за последнюю неделю. Фамилии лиц, из названного вами списка возможных подозреваемых, в ведомостях по оплате курортного сбора не значатся. Петражицкий никуда не уезжал. Он дома. Телефонную трубку берёт горничная и всем говорит, что его нет. Об этом девка проболталась приказчику табачной лавки, где она покупает папиросы для Петражицкого. Говорит, что тот закрылся в комнате и заканчивает какую-то повесть. Велел его не беспокоить. Мне стало это известно от агента сыскного отделения Петербурга, куда я позвонил. Думаю, со дня на день он появится в «Петербургской газете» со своим новым творением. А вот с Глаголевым сложнее. Последние сведения о нём значатся ещё по Петербургу. А дальше — тишина, как в омут канул. Имение его родителей мы пока не нашли. Он не задерживался полицией и не был осужден. Если Глаголев в Сочи, и если он Бес, то, скорее всего, обзавёлся поддельным видом. — Полицейский помолчал немного и тихо прошептал. — Я понимаю, как вам тяжело, но не могли вы обратить внимание на присутствующих? Вполне вероятно, что неуловимый преступник среди них.

— Да-да, хорошо, — вымолвил издатель, окидывая обступивших его людей рассеянным взглядом.

Народ стал потихоньку расходиться. Сергей Николаевич, помня просьбу Закревского, словно ледокол, разрезал толпу, разглядывая людей. Вдруг он остановился, глядя на человека, спешившего к ожидавшей его пролетке. Незнакомец слегка прихрамывал.

— Рудольф Францевич! — возгласил он. — Рудольф Францевич! Постойте!

Но названный господин уже забрался в пролётку.

— Куда вы?! — закричал газетчик. — Остановитесь!

Коляска, поднимая клубы дорожной пыли, понеслась прочь.

— Кто? Кто это был? — догнав Толстякова, спросил Закревский.