Черновик беса

— Зря вы так, Сергей Николаевич. Руставели не только поэт XII века, но ещё и государственный деятель с непростой судьбой. Говорят, влюбился в свою повелительницу, но не нашёл взаимности. По этой причине всю оставшуюся жизнь провёл в сырой монастырской келье. — Присяжный поверенный откинулся в кресле и добавил: — Так и быть. Я открою вам секрет. Видите ли, я обучился картёжному ремеслу ещё в студенческие годы. Однажды обратил внимание, что на всякой подержанной колоде вполне реально запомнить на рубашке карт едва заметные отличия. Для этого надобно только напрячь мозг и постараться расположить эти чёрточки, пятна, загнутые уголки, вмятины на нижних, верхних или боковых ребрах в определённой последовательности. Согласен, кажется, что это невозможно. Но это только вначале. А стоит потренироваться с недельку — и дело пойдёт. Главное, нарисовать у себя в голове эти меченные жизнью карты и разложить точно пасьянс. Это поможет быстрее их запомнить. И, если у вас это получилось, — не сомневайтесь: игра будет беспроигрышной. Кстати, точно таким же образом могли поступить и вы. А, стало быть, мы оба были в равном положении. Тем более, колода не моя.

— Как всё просто… Да вы гений! — восторженно выпалил Толстяков.

— Да уж, «гений», — недовольно хмыкнул Ардашев, — а Беса никак не могу поймать. Однако пора спать. Завтра или, пожалуй, уже сегодня, надобно ехать в Коджоры. У Фогеля мы должны быть в восемь. Вероятно, придётся остаться без завтрака, но ничего. Возьмём корзинку в экипаж. Персики, яблоки и сыр скрасят наш путь.

— Как скажете, дорогой мой, как скажите.

Пожелав спокойной ночи, Толстяков удалился.

Дверь захлопнулась. Английский замок клацнул, точно гильотина, а Клим Пантелеевич ещё долго не тушил свет, рассматривая картину неизвестного художника под названием «Поэзия белой ночи».

Глава 17. Схватка

Ночь прошла без происшествий. Рано утром вояжёры наняли коляску и отправились в Коджоры, находящиеся в восемнадцати с половиной верстах.

Цивилизованный Тифлис с его трамваями, широкими проспектами, электрическими фонарями, бульварами, музеями, витринами дорогих магазинов, скверами и Присутственными местами скоро закончился. Да его, собственно, не так было и много: Михайловский и Головинский проспекты, Дворцовые и Графские улицы…

Город производил двоякое впечатление. Европейская жизнь здесь тесно переплелась с азиатской. И каждая из них текла своей рекой.

Народ уже давно проснулся, и весь двухсоттысячный муравейник шумел голосами разносчиков фруктов, молочников и чистильщиков обуви. Восточные кварталы, казалось, застыли, словно на картине, запечатлённой на полотне столетней давности.

По узким улочкам с домами, нависшими над дорогой выступами верхних этажей, и под решётчатыми окнами, сновали окрашенные хной персы, мингрельцы, лезгины, татары, турки и нухетинские арабы. Головы туземцев, точно грибы, покрывали лохматые бараньи шапки и лёгкие войлочные ермолки, расшитые шелками и золотом по ярко-красному фону.

Откуда-то издалека доносились звуки зурны и бубна. Повсюду властвовал запах жаренных кебаб, смешанный с хлебным ароматом чуреков и лавашей. Казалось, что все жители только и делали, что с самого раннего утра ели, пили и веселилось. Но такое мнение могло возникнуть лишь у гостей Тифлиса. Им было неведомо, что с первыми лучами солнца персы тулухчи — разносчики воды — спускаются по крутым склонам к Куре, чтобы, набрав живительной влаги в деревянные бочонки, закреплённые на их спинах широкими ремнями, карабкаться вверх. Там они заливали её в тулух — большой кожаный мех в форме воронки с кишкою для слива, — привязанный к спине «жерика» (мула). Сродни им — муши, то есть носильщики, с утра до вечера, перетаскивающие на спинах грузы, бывшие иногда под силу только лошади или ишаку. К слову, эти самые муши славились не только выносливостью, но и исключительной честностью. Не было случая, чтобы хоть один из них сбежал с чужой поклажей. Всё это от того, что они были связаны круговой порукой. И за проступок одного отвечал весь цех.

Другое дело «кинто», беспечные на вид, но сами себе на уме, и торговавшие, чем придётся. Этакие герои тифлисских улиц, праздношататели, не гнушающиеся ни мошенничеством, ни воровством, а проще говоря, проходимцы. От них все беды и недоразумения, случающиеся с приезжими.

На перекрёстках улиц сидели важные толстые мирзы — публичные писцы. Перед каждым стоял узенький деревянный ящичек с перьями, бумагой, чернильницей и ножичком.

Когда коляска выехала за город, солнце уже стало припекать, пришлось поднять полог.

Между Тифлисом и Коджорами несколько раз в день ходили почтовые и частные дилижансы. Первые отправлялись от почтовой станции, а вторые — от Эриванской площади. Но самый ранний из них пускался в путь только в восемь часов утра, что, естественно, не устраивало ни Ардашева, ни Толстякова.