Чернозёмные поля

— Не понимаю, ничего не понимаю, — растерянно говорил Каншин, разводя обеими руками.

— Чего тут не понимать? Дело ясно, как день! Все одиннадцать мужицких налево с Тарановым, Коптев налево, Суровцов налево, четыре городских налево, да эта ещё сволочь лохматая, Жуков с компанией, — вот и двадцать два!

— Двадцать два! Это что-то невероятное! — ужаснулся Каншин. — В самое скверное время они доходили до восьми; девять не было ни разу во все шесть лет… и вдруг двадцать два… Тут, воля ваша, что-то не так… Тут какая-то таинственная загадка.

— Вы говорите, городские? Городские непременно наши! — спорил Ватрухин.

— Были-с, да все вышли! — мрачно огрызался Волков. — Вы Лаптя обедать не позвали, он по всему городу ездил, в трубы трубил… Ну вот и натрубил.

— Из ума вон! — хлопнул себя по лбу Демид Петрович. — Забыл, совершенно забыл… Неужели это Силаевы штуки?

— Ну, однако на нас устремлены слишком любопытные взгляды, — сказал Ватрухин. — Надо пойти к дамам. Во всяком случае, наша взяла!

Когда предводитель со своими друзьями и с новым председателем вошёл в залу, около стола уже собралась густая кучка гласных.

— Демид Петрович, позвольте продолжать баллотировку? — обратился к нему Коптев.

— Сейчас, сейчас! — вежливо засуетился Каншин. — Чтобы не терять времени, я хочу сначала послать на утверждение губернатору вновь избранного председателя, а затем приступим к избранию членов.

— Мы просим продолжать баллотировку в председатели, — настойчиво повторил Коптев.

— В председатели? — изумился Демид Петрович, слегка дрогнув голосом. — Да ведь мы же, господа, выбрали председателя? Собрание просило Николая Дмитриевича, и Николай Дмитриевич выбран. Какой же смысл в дальнейшей баллотировке?

Ватрухин, Протасьев, Волков озабоченно приближались к председательскому креслу, почуяв неожиданно открывшуюся опасность.

— У нас есть председатель, председатель выбран! Нам некогда терять время! Выбирать членов, выбирать членов! — закричали кругом предводителя, заглушая голос Коптева.

Но Трофим Иванович был не такой человек, чтобы его можно было застращать криком, и Каншин догадался об этом раньше других.

— Господа, — сказал он, уже считая лишними дипломатические увёртки. — Неужели из-за фантазии каждого гласного мы будем терять время в баллотировках, никому не нужных? Прошу вас подписать баллотировочный лист, его нужно сейчас же отправить губернатору.

— Подписывать, подписывать, не нужно баллотировки! — кричали предводительские.

— Позвольте, Демид Петрович! — орал Коптев, в свою очередь заглушив своим топорным голосом голоса толпы. — Вы меня не можете лишить дарованного мне законом права выбирать, кого я хочу! Вы председатель собрания и обязаны первый соблюдать законы!

— Председатель выбран, господин Коптев! Слышали вы это? — официальным тоном объявил Каншин, весь дрожавший от волнения и досады. — Если вам угодно баллотировать кандидата, извольте; а председателя мы выбрали.

— Вы — выбрали, но мы — не выбрали! Мы хотим другого! — горячился Коптев, потеряв терпение. — Мы не обязаны иметь председателем того, кого вам угодно. Мы требуем баллотировки. У кого больше шаров, тот и будет председателем.

— Да кто ж это «мы», позвольте вас спросить? — иронически прервал его Каншин. — С одной стороны, воля целого собрания, с другой стороны — ваша личная прихоть. Кто эти «мы», спрашиваю? У нас тут и без того слишком много дел…

Каншин вопросительно поглядывал на гласных, уверенный, что у Коптева не найдётся откровенных союзников.

— Я тоже присоединяюсь к заявлению Трофима Ивановича, прошу баллотировать! — не глядя на Каншина и словно нехотя проговорил Таранов.

Суровцов хотел сказать то же, но не сказал ничего, видя, что дело идёт именно о нём.

— И мы всеусерднейше просим, ваше превосходительство, приступить к баллотировке, — униженно кланялся Зосима Фаддеич, состроив самую добродетельную физиономию. — Потому Господь нам лучше покажет, какого нам начальника нужно… Просим покорнейше, ваше превосходительство, так как наше усердное есть желание.

— Господа, это невозможно… даже, думаю, это будет не совсем благородно с нашей стороны, — волновался потерявшийся Каншин. — Что ж это такое, в самом деле? Вызываем человека по единодушному желанию собрания, ни один голос не поднимается против… подвергаем его риску… наконец выбираем… И вдруг… Да может быть, Николай Дмитриевич не захотел бы баллотироваться, если бы знал, что другой есть в виду… Я положительно не могу этого допустить, господа. Это оскорбление целому собранию и мне лично, как председателю.

— Помилуйте, ваше превосходительство, Демид Петрович, — кланялся Зосим. — Статочное ли это дело? Продли Господь ваше здоровье на многие лета за ваши о нас попечения. Смеем ли мы такому, можно сказать, званию благородному обиду сотворить… Да нам бы после того и на людей посмотреть было срамно… А не токмо что… А уж покорнейше просим мы ваше превосходительство по закону поступить, баллотировать, кого собрание желает.

— Это невозможно! Это личная обида собранию! — кричали кругом предводительского кресла.