Чернозёмные поля

— Вот охота о чём вспоминать! — сказал он с безупречною улыбкой, стараясь как-нибудь отделаться от непрошеных излияний. — Я и забыл совсем, что произошло у нас с Каншиным. Это было так давно! Пойдёмте-ка, лучше отведаем вон тех маринованных груздей, я большой до них охотник.

Волкову стало досадно, что он сказал в одно и то же время и слишком мало, и слишком много. Равнодушие Суровцова показалось ему несколько презрительным, и, стало быть, обидным.

Поэтому он поспешил придать своим словам более важное значение, уверенный, что Суровцов не отнесётся к нему так поверхностно. Равно он был не прочь мотнуть хвостом в сторону, как делают лисицы, чтобы сбить с толку догоняющих собак. Пусть, мол, себе ссорится с Каншиным да с исправником, а я буду пока в стороне.

— Вот что, Анатолий Николаевич, — начал он шёпотом, усевшись в углу столовой наедине с Суровцовым. — Если я позволил себе говорить вам об этом деле, то только потому, что принимаю в вас сердечное участие; я знаю по опыту, как тяжело положение просвещённого человека, затёртого в эту татарскую сторону. Вам, может быть, известно, что ваше столкновение с Каншиным имело последствия более серьёзные, чем вы предполагаете. Я считаю долгом честного человека предупредить вас… На вас была подана жалоба от имени комитета. И вчера приехал от губернатора врачебный инспектор произвести секретное дознание. Я вам передаю факты, а не слухи. Только повторяю: пожалуйста, между нами. Я так вас уважаю…

Суровцов вдруг прыснул таким юношеским хохотом. что недоеденные грузди вылетели у него изо рта.

— Господи! Неужели они так глупы, что и на это пошли? Так чиновник? Производил дознание? Это бесподобно!

Тёмное желчное лицо Волкова сделалось ещё темнее, и рот его немножко передёрнулся.

— Прошу вас не так громко, — говорил он дрожащим от гнева голосом. — Я считал своим долгом предупредить вас. Но, повторяю вам, это должно остаться между нами. Я, наконец, не имею права… Не понимаю, что вам тут кажется особенно смешного.

— Помилуйте, да это прелесть! Да какой же Гоголь может быть смешнее этого? Подать губернатору жалобу, что народу мешают умирать без спроса начальства! Ведь это драгоценный исторический документ. Его непременно нужно добыть и издать для публики! — продолжал хохотать Суровцов.

— Очень буду рад, если мои опасения окажутся напрасными и вы будете иметь причину смеяться и впоследствии! — с едкой иронией сказал Волков, вставая и уходя от Суровцова, глубоко оскорблённый.

Демид Петрович Каншин, как мы уже сказали, в высшей степени боялся открытых скандалов; поэтому, разжёвывая после рюмки настойки копчёный утиный полоток, мастерски приготовлявшийся у Трофима Ивановича, он всё время обдумывал, как бы умаслить Суровцова так, чтобы он не вполне догадался об истине. По-лисьи вильнуть хвостом и в глазах Демида Петровича казалось ни в коем случае не лишним. Так или не так, а хоть немножко отведёт глаза. Как только Волков освободил от себя Суровцова, Демид Петрович был уже около него с рассеянно-приятной улыбкой. Ни один из этих господ не смел откровенно взять на свою ответственность то, что он делал, хотя было совершенно непонятно, какую собственно опасность могла представлять для этих местных тузов неудовольствие такого скромного человека, как Анатолий Николаевич Суровцов. Робких дух по инстинктивной привычке боится смелого и откровенного голоса даже там, где ничто не грозит ему.

— Ecoutez, mon cher, — заговорил Каншин, по привычке вставляя в начало своей речи пустячные французские фразы. — J'ai mot `a vous dire.

Он фамильярно взял под руку Суровцова и увёл в залу, где было меньше народа. Суровцов шёл с тарелкой в руках, доедая грузди и готовый опять прыснуть от смеха при воспоминании об извести Волкова. На Каншина он даже не взглянул ни разу, чувствуя к нему в эту минуту какое-то особенное омерзение.

— Видите ли, mon cher, я считаю нелишним предупредить вас, — конфиденциальным тоном сообщил Каншин на ухо Суровцову. — На вас там смотрят не совсем хорошо, — при слове «там» Каншин мотнул головой ввысь по направлению к Крутогорску. — Я имею кое-какие сведения. Направление ваше не нравится. Я знаю, вы ведь не придаёте этому большого значения. Но знаете ли, если вы позволите мне, старику, посоветовать вам по дружбе… Мы ведь с вашим батюшкой были старые друзья… Не мешало бы немножко их по шерсти иногда погладить. Там ведь это любят. Начальник губернии принял, кажется, очень серьёзно ваши последние действия по эпидемии. Вы знаете дух администрации. Уж у них это в крови. Они, батюшка, в своих правах вот чего не уступят. Ну и действительно, сами согласитесь, вы погорячились немножко, увлеклись. Я бы очень желал как-нибудь поправить дело. Вы, может быть, слышали, что сюда приехал чиновник. Если бы вы были, извините меня за откровенность, как бы это выразиться?.. ну, поуступчивее, наконец, помягче, — бредовый этот народ, молодёжь! — даю вам слово, я бы постарался так уладить, что всё бы окончилось ничем.