Чернозёмные поля

— Нашла-таки я тебя, Вася… Пойдём вместе! — отвечала ему Алёна, а у самой подкосились ноги, и припала вдруг на землю, что подстреленная.

Суровцов хлопотал о переселении, а добрые люди хлопотали о нём. Неотложные земские дела вызвали необходимость экстренного земского собрания. Управе хотелось приступить с начала лета к устройству народных школ по тому плану, который был одобрен прошлогодним очередным собранием. Существовавшие препятствия были устранены, необходимые данные выработаны, оставалось утвердить сметы и проекты построек. В то же время половине уезда угрожал положительный голод, и управа имела ввиду предложить собрания различные меры к облегчению участи жителей и к обеспечению будущих посевов. Собрание съехалось в зловещем молчании. В полтора года Суровцов обрисовал себя шишовцам слишком хорошо, чтобы они могли иметь какие-либо сомнения на его счёт. Теперь уже ни Саввы Фаддеичи, ни Силаи Кузьмичи не имели никаких поводов отставать от родной дружины. Старая партия Трофима Ивановича была разбита искусными происками Каншина и Волкова, и огромное, сплошное большинство, опираясь на раболепствовавших гласных-крестьян, стояло непоколебимою силою за своим предводителем. Суровцова уже ждали, уже заранее решили, что делать и как делать. Только он один из всего уезда не видел и не хотел видеть, что втихомолку собиралось против него. С первого же предложения управы дело, впрочем, объяснилось начисто. Никто не говорил против этого предложения, никто не дал себе труда войти в сущность его и разобрать его недостатки. Предложение прослушано. Председатель собрания встаёт.

— Господа, мне кажется, этот проект преждевременен. Какое ваше мнение? Кто желает принять проект, тех покорнейше прошу встать.

Все сидят в несколько сконфуженном молчании, кроме нескольких упрямых или легкомысленных защитников проекта.

— Проект не прошёл! Прошу вас читать далее! — вежливо объявляет председатель.

Читается другое предложение, третье, четвёртое. Опять так же встаёт председатель. Опять тем же безгласным сидением проваливают их господа гласные.

Суровцов понял, что это молчание и это систематическое проваливание вопросов, как он думал, первостепенной важности для земства — не что иное, как заговор, направленный против него лично. Он пришёл в некоторое смущение. Оставаться ли ему, несмотря ни на что, или же бросить их? Бросить, конечно, приятнее для своего самолюбия. Но лучше ли это для дела? Ведь таким образом два десятка глупцов или негодяев, из-за каких-нибудь личных счетов, могут лишить общество самых полезных услуг. Следует ли поддаваться им? Не ясно ли, что они рассчитывают раздразнить его, задеть за живое, вытолкнуть его им же самим? Они думают, что он, как человек без состояния, отчасти нуждается в службе, и будут бесконечно рады, что наказали его так примерно. Оставаться как будто честнее. последовательнее. Но с другой стороны, какая же возможность оставаться, когда собрание отказывает во всех способах действия, когда оно осуждает не только на бесплодную трату времени, ни на осуществление таких его взглядов, которые идут вразрез со всем понятиями Суровцова о пользе общественной.

Суровцов решился вытерпеть до последнего дня и провести одно за одним все свои предложения. «Посмотрю, может быть, это и случайность», — утешал он себя.

Но на следующий день и на третий день повторилось то же. Все предложения управы до единого были отвергнуты. Когда Суровцов брал в руки новый доклад управы, нескрываемая улыбка пробегала по всем лицам. Все будто говорили молча: «Ведь вот охота человеку! Видит же, что ничего не пропустим».

Демид Петрович ликовал, как фельдмаршал, присутствующий при давно жданном генеральном погроме врага. Он с злобно-насмешливою улыбкою вспоминал свою неудачу на выборах Овчинникова и нарочно не спускал с Суровцова торжествующих глаз. Волков, Ярыжков, Ватрухин тоже прыскали самодовольством и хвастливою радостью. Игра шла как по писаному, ладно, стройно, не сбиваясь ни в одной ноте.

Когда на третий день было прочтено последнее предложение управы, и на вопрос предводителя все, как обычно, остались на своих местах.Суровцов сказал, обращаясь к собранию: