Чернозёмные поля

— Нет, милая Лиза, — говорила она с детской откровенностью баронессе. — Не дразните меня этими несбыточными мечтами. Человек не может быть так счастлив, чтобы все желания его сердца исполнялись за один раз. Я выхожу замуж за Анатолия, и должна сосредоточить на этом все свои помыслы. Зачем ещё мечтать о большем? И это иногда кажется мне невероятным, как сон. Разве всем жизнь даёт то, что им хочется? А для меня именно судьба осуществила самую невозможную, самую смелую фантазию. Да к тому же, дорогая моя баронесса, признаюсь вам, я теперь не могу думать ни о чём таком, где бы не был на первом месте мой Анатолий. Вы это, конечно, хорошо понимаете; у вас такое доброе, славное сердце, Лиза… Я думаю, в этом нет ничего обидного для вас.

— О, мой ангел, что вы это? Что ж тут может быть обидного? — возражала с ласковой улыбкой баронесса. — Это так натурально, так мило с вашей стороны. И знаете ли? Мне несколько раз приходило в голову уговорить Анатолия Николаевича провожать нас. Я бы сделала это из чистого эгоизма. Без него я буду скучать. А от так хорошо знаком со всем, сейчас сумеет указать всё, достойное интереса, объяснить всё, всю проникнет… Одним дамам очень трудно за границею. А барон, как нарочно, эти месяцы проводит у родных в Лифляндии. Там у них какой-то общий процесс. Очень важный и очень длинный. Он не может проводить меня. Но я знаю, что Анатолий Николаевич никогда не согласится на моё предложенье, поэтому и не говорю ему ничего… боюсь… Как вы об этом думаете, моя душечка?

— Да, я тоже думаю, что он бы не согласился, что ему нельзя, — раздумье отвечала Надя. Она едва не прибавила вслух того, что думала в душе: «Я бы сама не посоветовала ему соглашаться». Почему-то ей казалось, что её Анатолий не должен опираться ни на чью постороннюю помощь.

Однако баронесса как-то кстати успела высказать Суровцову свои намеренья.

— Милой нашей Наде так страстно хочется за границу, — прибавила баронесса, чтобы окончательно убедить Суровцова этим доводом. — Но она ни за что не поедет туда без вас. Бедняжечка, она так мило сказала мне: «Невозможно, чтобы все желанья сердца исполнялись за один раз». Как вы думаете, Анатолий Николаевич, не лучше ли разочаровать нашу девочку в этом ожиданье и доказать ей, что судьба исполняет все хорошие желанья хороших людей?

— О да, это было бы великолепно, великолепно! — говорил Суровцов, улыбаясь своей внутренней думе. — И я постараюсь устроить это как-нибудь. У меня есть ввиду, баронесса, другой план…

Суровцов два дня раздумывал и копался в разных бумагах. Осуществить любимую мечту Нади в первые минуты их общего счастья казалось для него восхитительною мечтою, для которой он готов был жертвовать многим.

Когда Анатолий увиделся в первый раз с баронессою, он сказал ей весело:

— Ну, баронесса, наши дела идут отлично; мы едем вместе с вами. Конечно, мы не останемся так долго, как вы, но месяца три мы можем провести вместе.

Дело устроилось само собою. Недели три тому назад Анатолий получил уведомленье от университетского товарища, что ходатайство университетского совета о выдаче Суровцову единовременно годового оклада жалованья, ввиду оставленья им службы по болезни, после многих долгих мытарств наконец разрешено. Анатолий телеграфировал этому товарищу о скорейшей высылке суммы, и получил ответ, что она выслана.

«Люди женятся не всякий день, — говорил сам себе Суровцов. — Пусть наша пора первой любви будет окружена идеальною обстановкою. Я работаю, не покладая рук, всю свою жизнь и имею право пожертвовать результатом своих трудов на такую минуту жизни, которая не повторяется никогда. Я один пока, мои руки действуют хорошо, заработаю всё, что мне нужно… А счастья своего не упущу».

Когда Анатолий передал Наде свой план ехать за границу в самый день свадьбы, вместе с баронессою, Надю кольнуло в сердце.

— Ты согласился? — спросила она стихшим голосом. Анатолий объяснил ей подробности. — Ах, так ехать? Самим? — вскрикнула радостно Надя. — Это Бог посылает нам, как в сказках!

Баронесса осталась до свадьбы Суровцова, потому что была посажённою матерью Нади. Надя настояла, чтобы свадьба была в самый Троицын день, в той самой прилепской церкви, где началось её сближенье с Анатолием. Кроме близких родных, никого из гостей не было в церкви. Зато нельзя было протиснуться через пёструю толпу баб и девок, набившихся со всей окрестности. Все с тёплым и искренним сочувствием смотрели на молодую парочку, а Наде было до смеху весело среди этой ярко разряженной деревенской толпы, среди цветов, берёзок, душистого сена на полу, сиянья зажжённых свечей и блеска солнечного дня. Она крепко держалась маленькою ручкою за руку Анатолия и с радостною верою, без смущения, без страха, смотрела в его счастливые глаза. Она отдала ему себя гораздо раньше, и теперь только заявляла об этом всему миру.