Чернушка

Все смотрели, как будет вьючить свою лошадь начальник. А я, признаться по совести, даже понятия не имел, с какой стороны подступиться к ней. Поэтому искоса поглядывал на Рыжова, стараясь во всем подражать ему. Однако бывалый полевик Евгений Сергеевич почему-то не торопился. Он исподлобья смотрел то на груду пузатых вьючных сум, то на конюха Павла, который безразлично сидел у тлеющего костра, то на Повеликина, с важной суетливостью бегающего среди табуна. По всему было видно, что "доподлинный таежник", заявивший мне в Красноярске, будто он умеет обращаться с лошадьми не хуже, чем с арифмометром, тоже, как и я, не знал, как нужно вьючить лошадей. Но старый хитрец-притворщик не хотел признаваться в своей беспомощности. Заметив, что я растерялся, он решил совсем доконать меня вежливыми, подковыристыми вопросами:

- Виктор Иванович, как вы советуете, с каких коней лучше начинать погрузочные операции: с кобыл или с жеребцов? Что сперва подкладывать под вьючные седла - чистую марлю, мягкую мешковину или сразу же войлок? Впрочем, он слишком толст, коряв, дерябанье спины может произвести. Как прикажете поступить с сухарями: рассортировать по разным вьюкам или же сосредоточить в одном?

Я отвечал Николаю Панкратовичу не очень-то внятно и убедительно, потому показная суета бухгалтера выглядела куда внушительнее, чем мои сбивчивые советы. Старик играючи, словно тяжелоатлет, ворочал увесистыми сумами; громыхал, как барабанщик, ведрами и кастрюлями; властно покрикивал на Сашку, который не пытался увиливать от работы, а просто не знал, что и как делать, но лошади, несмотря на шумливые хлопоты Повеликина, по-прежнему стояли без седел.

Рыжов гневно косился на меня, и на его худых бледных скулах вздувались тугие, багровые желваки.

- С такой мышиной возней мы до морковкиных именин не тронемся с места, - сердито сказал он.

- А что вы конкретно предлагаете? - спросил я умоляющим тоном, дипломатично признаваясь в своей беспомощности.

- Если не можете отличить уздечку от шлеи, дайте в мое распоряжение всех людей, и караван через полчаса будет готов...

Я был поражен такой бесцеремонностью и грубостью. Однако коллектор все же был прав, хотя мог бы сказать то же самое, но не при всех, а наедине, деликатно отозвав меня в сторону.

- Что ж, Евгений Сергеевич, действуйте и руководите. На вас вся надежда. А мы помогать будем, - ответил я.

- Прежде всего необходимо разделить весь груз на двенадцать равных частей, - сказал коллектор. - Пусть Николай Панкратович взвесит содержимое каждой сумы, чтоб не перекашивались они в походе. Я, к сожалению, не могу поднимать тяжести из-за этого проклятого радикулита.

Но несмотря на предупреждение, Рыжов рьяно принялся таскать сумы и вовсе не считался с тем, какой груз ему подвертывался. Побагровев от боли, он с кряхтением подкидывал тяжелые вьюки на железные перекладины седел и все успевал подмечать хмурыми, зоркими глазами.

- Эй, кто там сунул в соль немытые консервные банки? - закричал он вдруг.

- Я, - сознался Николай Панкратович.

- Оно и видно, что "я" - последняя буква в алфавите, - съязвил Рыжов. - Шевелить мозгами надо. Теперь соль керосином или дегтем вонять будет. Внимательнее ко всему относитесь, а не через пень-колоду! Для себя же стараетесь.

Бухгалтер ответил ему злым и в то же время виноватым взглядом.

Дело заспорилось. Евгений Сергеевич делал четкие, ясные распоряжения, бросал совершенно правильные замечания, но каким-то резким, раздраженным тоном.

Обливаясь потом от жаркого солнца и тяжелого груза, все дружно носили к лошадям переметные сумы. Не сговариваясь, разбившись попарно, мы туго затягивали вьюки ремнями и веревками. Животные, уже привыкшие к вольным гулянкам по лугам, стояли беспокойно, то и дело сбивая седла. Самодельные лоскутные сумы - эти "рахитичные огурчики" и "капустные кочаны", сшитые не очень прочными нитками, - лопались. Все чертыхались не хуже главного распорядителя-караванщика Рыжова.

Один лишь Курдюков стоял с невозмутимым философским спокойствием. Развернув топографическую карту, он глубокомысленно, уже в который раз, изучал трассу для каравана.

- Задумался, как профессор на кафедре, забывший собственную лекцию. И очки на нос напялил! - выпалил коллектор.

Все засмеялись, но прораб-геолог сделал вид, что это замечание к нему не относится. Ни один мускул не дрогнул на его круглом лице. Он по-прежнему продолжал шуршать картой, прикладывать к ней циркуль, как будто намечал самый главный рубеж для прорыва преград тайги.

- Вы что, каникулы себе устроили? - спросил я, удивленный столь необычным поведением своего помощника. В Ленинграде, когда мы готовились к экспедиции, у него, бывало, все кипело в руках - сам делал, без указаний и намеков.

Курдюков повертел картой, аккуратно сложил ее гармошкой, спрятал в полевую сумку, протер чистым носовым платком очки и улыбнулся с неизменным добродушием.

- Виктор, - прошептал он. - Можно поговорить откровенно?

- Ну что там у тебя?

- Нет, нет, только не здесь. Давай лучше отойдем подальше от этого психа, - он пренебрежительно кивнул на Рыжова.