Черные алмазы

Солнце опускалось за бесплодные базальтовые скалы, еще не одетые природой, и до самого горизонта на востоке окрашивало небо в огненно-алые тона: там, в сизой дымке, увеличенная, как в телескопе, поднималась луна с медно-красным ликом. Быть может, в то время еще бушевали ее вулканы – «Птоломей», «Гиппарх» или «Платон», которые, по наблюдению астрономов, были раскалены еще двести лет назад.

На крик ленивца – «ай» – сердобольное существо, желавшее ему помочь, и в самом деле появилось.

Из зарослей водяных кипарисов, где он проводил целые дни, продирался палеотерий, первобытный носорог. Его толстая, заскорузлая кожа, облепленная паразитировавшими на нем болотными улитками, болталась на трехсаженном нескладном туловище, будто широкий панцирь. На носу чудовища красовались два двойных рога высотой в три фута – его оружие, заступ и мотыга. Палеотерий питался травой и корнями растений. Не брезговал он ни чилимом, ни рогульником, ни водяным орехом, но особое предпочтение отдавал лакомству, которое росло на суше, на ореховых пальмах. Вот только взобраться на них он не мог. Да и крючка у него не было такого, как у динотерия, чтобы притянуть крону пальмы к себе, – силы-то у него хватило бы; и руки на носу, как у мамонта, не было, – не мог он поэтому с пятисаженных деревьев плоды собирать. Но самая главная беда – подслеповат он был, слабые глаза днем не выносили света, а ночью он не мог разглядеть орехов.

Но зато он был чрезвычайно сообразителен. Знал, что ленивец только листья обгладывает на плодоносных пальмах. А откуда знал? Это тайна. Я так же не могу раскрыть ее. как не могу ответить на вопрос, откуда бабочке яблоневой гусеницы известно, что личинки нельзя откладывать на листьях сорта «белый налив», так как почки на этом дереве распускаются лишь в конце мая и гусеница может погибнуть от голода.

Так или иначе, но носорог знал, что ленивец не ест орехов с пальмы: слишком это утомительное для него занятие.

Поэтому, заслышав крики висящего на дереве ленивца, он уже знал, что сейчас встретит «своего человека», и спешил помочь и ему и себе.

Ленивец, уцепившись железными когтями за прекрасную пальму, раскачивался в воздухе; носорог подошел к дереву и прежде всего начал тереться о него боком. Приятно было содрать с себя улиток, прилепившихся к нему в иле, словно репейник к свинье. От этого пальма с висевшим на ней ленивцем начала сильно раскачиваться. Ленивцу, вероятно, очень нравилось такое качание, которое не стоило ему труда.

И тогда носорог острыми рогами начал вырывать ветвистые корни пальмы, чтобы повалить дерево на землю.

Такой метод хозяйствования был весьма порочен и достоен всяческого осуждения.

Работа носорога требовала времени. Наступила ночь, и при свете луны появились ночные обитатели.

Из своего дупла выбралась рептилия, которая долго воображала, будто она тоже птица, потому что у нее есть крылья, птичьи лапы и длинный клюв; но она вдобавок к этому обладала еще крокодильим хвостом и ушастой лошадиной мордой. Таким образом, рептилия уже просто не знала, к какому виду она принадлежит, и выходила подивиться на собственные следы в сырой глине.

Вылезал с плеском из болота запоздалый потомок птеродактиля, вертел приставленной к лебединой шее крокодильей головой с разинутым ртом и шуршал в воздухе кожаными крыльями: а вдруг удастся взлететь?

Выползал на берег гигантский трионикс, первобытная черепаха, и, пожалуй, даже не черепаха, а скорее панцирная ящерица с длинной вытянутой шеей и острым чешуйчатым хвостом под крепкой щитовидной броней; она пыталась зарыть в песок свои яйца размером с человеческую голову: а вдруг солнцу еще удастся их «высидеть»?

Все они были уже чужаками в эпоху плиоцена.

А из прибрежных зарослей выползал на брюхе ночной разбойник-душитель, саблезубый тигр – гигантская кошка, которая убивала слона, если встречалась с ним один на один, тащила в свою берлогу зубра и горящими глазами высматривала в ночных дебрях добычу.

Птеродактиль для тигра лакомый кусочек. У него мягкая, жирная от питания рыбой кожа; вот только врасплох его захватить трудно. Слух у него тонкий. Он различал шаги существ, рожденных в неозойскую эру, и, распознав по шороху тигра, кидался назад, в болото. Крылья теперь служили ему скорее для плаванья, чем для полета.

А вот на трионикса можно напасть внезапно, он ведь глух. Когда он задними лапами зарывал в песок свое яйцо, тигр одним прыжком оказался у него на спине.

Первобытной кошке было знакомо и это мясо – сочное и вкусное. Пища господ.

Только трионикс был не такой черепахой, как прочие. У него было оружие – хвост. Моментально втянув под широкий панцирь голову и четыре лапы, он, словно железным бичом, принялся избивать чешуйчатым хвостом напавшего на него врага. Саблезубый тигр не был готов к подобному приему. Другие черепахи позволяли перевернуть себя на спину, а потом уже можно было, как аз тарелки, лакомиться их вкусным мясом, а эта, оказывается, и драться умеет. И сдачи ей не дашь. У нее броня: когти сквозь нее не проникают.