Официальная статистика на весь мир хвастливо трубила, что в СССР, стране «развитого социализма» нет безработицы, разумеется, как и проституции и организованной преступности, дескать, подобное существует лишь в загнивающем бесперспективном капиталистическом обществе, а у нас для этих гнусных пороков нет социальных корней. «Корни» были безжалостно вырваны советской властью и ленинской партией после революции 1917 года. И эти понятия вдалбливались в головы людей десятилетиями, начиная с детского сада, как и то, что коммунистическая партия — это ум, честь и совесть народа. Если и не все в это верили, то, по крайней мере, помалкивали. В брежневскую династию, когда даже высшие партчиновники стали чуть ли не открыто воровать, брать взятки, обогащаться, строить дачи-дворцы и чувствовать себя некоронованными королями, в партию кинулись разные темные личности, карьеристы, жулики, воры. Впервые при Брежневе самые темные полу-преступные слои нашего общества коммунистическую партию стали считать своей партией, отбросив все ее лживые идеалы, они ухватили самую суть: членство в партии дает возможность лучше жить, вкуснее есть, слаще пить и без особого напряжения и талантов стремительно делать карьеру в любой отрасли народного хозяйства, опять же для того, чтобы еще больше государственное, а значит — ничейное — хапать, рвать, тащить себе. А продажная пропаганда, газеты-журналы по-прежнему оглушительно трубили о самом лучшем в мире советском строе, о наших колоссальных успехах, особенно в космосе, о верном ленинце и его славных соратниках, которых будто по внешнему облику подбирали в Политбюро, чем круглее, сытее, уродливее, тем и чин выше…
Идти служить в какую-нибудь организацию Белосельскому не хотелось, в журналистике он разочаровался, хотя работа в газете давала хотя бы относительную свободу, если, например, устроиться собкором какой-нибудь центральной отраслевой газеты, но таких синекур было в Ленинграде не так уж много. И их расхватали давным-давно. И, конечно, в первую очередь партийцы.
Столкнулся Вадим и еще с одним обстоятельством: в Ленинграде у него почти не было знакомых, не то что в Великополе, где он прожил больше десяти лет. А без знакомств и протекции нечего было и соваться, разве что на завод рабочим. Объявлений на заборах было много. Все рвались в начальники, а к станку набирали приезжих или, как их называли, «лимитчиков» За прописку и угол они не отказывались ни от какой работы. Вера пыталась всячески помочь ему, даже переговорила со своим начальством и сказала, что он может рассчитывать на место шофера в интуристском гараже. Будет возить иностранцев на автобусе. Сообщила, что зарплата приличная, потом, иностранцы нередко щедро одаривают обслуживающий персонал. Место шофера в «Интуристе» считается престижным, без взятки туда не устроишься…
Вадим поблагодарил Веру, но перспектива мотаться по разбитым городским улицам на автобусе его тоже не прельщала, а рассчитывать на подачки иностранных туристов вообще было унизительно. А вот Вера охотно брала разные красивые безделушки, шариковые ручки, духи… Ко всему, наверное, должна быть привычна. Ей не казалось зазорным отказываться от подарков, так было принято во всем мире. Туристы дарят шоферу бритву «Браун», а она в комиссионке стоит 100–120 рублей. Кто же от такого подарка откажется? Или французские духи? В наших магазинах их днем с огнем не сыщешь да и стоит 50–80 рублей крошечный флакон.